— Я его видел, — произнес Сухмет, а потом замолчал. Прошло немало времени, пока Рубос вдруг не спросил
— Итак, ты можешь взрывать остатки какой-то там зеленой земли в волшебных лампах. Но почему сначала они взорвались фонтаном искр, а потом таким горячим шлейфом и почти без искр?
— Магические лампы на самом деле подразумевают разные способы сгорания. Это дрова могут гореть только одним способом, да и то еще можно экспериментировать, как сказал бы Илисар. Я использовал это качество, и, по-моему, удачно.
— По-моему, тоже, — серьезно кивнул головой Рубос. — Но тогда я не понимаю, как ты взорвал скалы на выходе пещеры в ту яму. Там-то не было ничего горючего…
— Почему не было? — удивился Сухмет. — Помимо лепешек я сунул в сумку пару этих ламп, предварительно погасив и остудив их. Они могут быть использованы гораздо разнообразней, чем ты себе представляешь.
Рубос вдруг очень оживился.
— А еще такой лампы у тебя нет? Мы бы зажгли ее и…
— Нет. Я взорвал обе, иначе пещера не обрушилась бы.
— Жаль.
Разговор иссяк окончательно. Они шли и шли, пригибались, проползали на коленях под очень низкими сводами, иногда стукались то плечами, то головой о камни, и тогда ругательство срывалось с их губ. Через несколько часов и ругаться сил у них уже не осталось, лишь стон подсказывал, что удар вызывал у них какие-то ощущения. А скоро, наверное, наступит время, когда и стонать будет слишком трудно, подумал Лотар.
Наверное, так и случилось бы, потому что даже Сухмет стал двигаться медленнее. Он постепенно усваивал тот урок, что излишняя живость, когда усталость берет верх, приводит тут к лишним синякам и шишкам.
Они шли и шли, когда им стало казаться, что идти уже невозможно, что вокруг одна сплошная, непроницаемая, зло жалящая ударами твердая стена и темнота, стена и темнота, стена и… Лотар вдруг понял, что теряет ощущение верха и низа. Камни резко поднялись ему навстречу, и он упал всем телом на что-то острое и неколебимое, как Звездная башня.
— Господин мой. — Он увидел над собой лицо Сухмета. Даже в глазах старого раба появилось страдальческое выражение.
Боль куда-то ушла. Словно ее высосали тонкой трубочкой, как при операциях специальные рабы отсасывают лишнюю кровь, чтобы хирург мог спасти воина… Откуда он это знает, и почему воина, а не рожающую женщину, например? И почему он уверен, что боль его перетекает Сухмету? Зачем старику это, почему он так помогает ему? Еще день назад они даже не знали друг друга…
Лотар успокоился. Он почувствовал, что напряжение, съедавшее у него последние силы, вдруг ушло. Он стал уверенным в себе, и уверенность эту теперь трудно было нарушить.
До него, как сквозь очень толстую стену, доносились голоса людей, отдававшиеся близким, сырым эхом. Он раздраженно подумал, что лучше бы им помолчать, они отвлекали его от чего-то очень важного. Вот опять голос, теперь уже другой, незнакомый какой-то…
— Это кризис, — говорил между тем Сухмет. — Или сейчас он откроет свои собственные тайники силы, или умрет, как это ни странно.
— Тебя это, кажется, нисколько не тревожит? — Рубос весь горел острой и беспричинной враждой. Старик удивился.
— Очень тревожит. Он мой господин, как я могу не бояться за его жизнь?
— Тогда сделай что-нибудь!
— Я делаю все, что в моих силах. — Сухмет провел рукой по лбу, борясь с болью. — Помогаю ему так, что еще чуть-чуть, и я умру раньше него.
Рубос крякнул, поднялся на подгибающиеся ноги и отошел. Но усидеть в стороне долго не мог. Не прошло и пары минут, как он снова на ощупь нашел Лотара, который дышал так часто и громко, что ошибиться было невозможно — его друг погибал.
Он умирал, как под водой погибает от удушья пловец, который не может вдохнуть живительного воздуха, как в острой магии погибает незащищенный или слишком доверчивый человек, как он сам без воды уже один раз погибал в пустыне. Он даже не ощущал, что умирает, только удивлялся, что остается спокойным, и радовался тому, что рядом Сухмет, который облегчил ему смертную муку, что не нужно никуда идти и что ему почти не хочется пить.
Слух у него обострился настолько, что он слышал легко ссыпающуюся на какой-то плоский камень бесконечную струйку песка. Если бы он не боролся, этот звук оглушил бы его, я пришлось бы искать место поспокойней. То есть нужно было бы вставать, куда-то идти, прислушиваться, снова ложиться на новом месте. А ведь он куда-то шел, и совсем недавно. Лотар стал вспоминать и вспомнил если не все, то очень многое. Хорошо, что он был не один. Но по-прежнему ли он не один? Может быть, друзья уже умерли? Он должен подняться, чтобы посмотреть, что с ними стало.
Он открыл глаза и поразился, насколько свежей и привлекательной выглядела эта унылая пещера. Он и не знал, что его зрение, которое в темноте обесцвечивалось, становилось невыразительным, как у примитивной мухи, вдруг примется разрисовывать мир в выдуманные краски, в несуществующие полутона, в размытые, множащиеся контуры, чтобы он любовался им так, словно начал жить заново.
Он рассмеялся, не понимая, почему это произошло и как. Вернее, это было лишь свидетельством чего-то, что произошло с ним немного раньше, когда он спал. Он прислушался к себе. Вероятно, это можно было назвать теплой радостью, возникшей в груди на том месте, где раньше был комок ледяного холода. И он медленно, почти без усилия стал наполняться невероятно приятным чувством силы, энергии, непобедимости.
Вдруг над ним появилось лицо с карими глазами. Он присмотрелся, чтобы понять, кто это. Оказалось — Сухмет. Он не ушел, не умер, он дождался его, Лотара.
— Слава Кроссу, покровителю всех бедных и стремящихся к простоте, — прошептал старик.
Голос его прозвучал непривычно. Лотар повторил про себя эту фразу и лишь тогда понял, что старый раб говорил на языке Северного континента, от которого родные языки Лотара и Рубоса не очень отличались. Только он произносил некоторые слова не так, как привык с детства слышать их Лотар.
Потом рядом зашевелилось что-то очень большое. Но в нем было мало силы, Лотар даже пожалел его, настолько оно было бессильно. И тогда стало ясно, что это Рубос.
— Он очнулся, значит, не умрет?
Гигант уже ни в чем не был уверен. Сухмет кивнул, потом вспомнил, что мирамец не видит в темноте, прибавил:
— Он будет жить.
— Дайте мне воды, — попросил Лотар. Что же, голос у него звучал вполне решительно.
Вода была восхитительной. Только ее оказалось слишком мало. После чего Сухмет дал флягу на пару глотков Рубосу и сам смочил губы, завинтил ее и произнес вслух то, что, вероятно, теперь подумали они оба:
