Крики приближались…
— Не могу я больше! — крикнула девушка и, споткнувшись, упала. Росоэн, сам, еле стоя на ногах, подбежал к ней, помог встать и, взвалив на плечи, побрел с ней дальше. Нежданно лес кончился, и они чуть не свалились с небольшого обрыва на воду — впереди поблескивало небольшое лесное озеро. Росоэн сильно напряг зрение и рассмотрел, что озеро по середине имеет остров. Что же делать?
— Ты умеешь плавать? — спросил он, не очень-то вникнув в возникшую мысль.
— Да!
— Плывем на остров!..
— Что?
— Да!
Крики, казались, уже исходили за их спинами…
Студеная вода больно обожгла их тела, проникнув холодом до самых костей. Одежда, еще более отяжелевшая, камнем потянула вниз, пытаясь утопить. Даже в темноте под водой Росоэн увидел, как большие пузыри, клокоча, устремились вверх, толкая в стороны засоренную ветками воду. Он с трудом выплыл. И в ужасе увидел распростертый на воде силуэт тонущего плаща Эмелины, хотел нырнуть, слава богу, девушка выплыла и, тяжело дыша, вдохнула воздух. Отдышавшись, они погребли к острову.
Когда они доплыли до середины озера, Росоэн случайно услышал появившихся на берегу преследователей.
— Замри! — захлебываясь, призвал он.
Девушка услышала его, и приплыв, остановилась рядом. Она тяжело дышала.
— Нельзя, чтобы он нас услышали!
Благо, сильный шум дождя приглушал звуки, выдающие их присутствие в воде.
Люди оживленно переговаривались, сильно жестикулируя факелами, топтались на берегу, разглядывая то воду, то берег. К счастью, вскоре они исчезли в чащах. Кажется, их не заметили.
И они дальше поплыли к острову, слепо полагаясь на судьбу, не ведая, спасет ли клочек земли или же погубит. Ведь, если треклятые преследователи заметили их, то место, к которому они обратились за помощью, могло обратиться в западню. Однако выбора не было.
— Я тону!.. — захлебываясь простонала Эмелина, когда Росоэн сам едва не ушел на дно, запутавшись, в неожиданно появившихся подводных зарослях, вцепившихся к ногам и рукам, как живые. Росоэн свернул к девушке, снова помог. До берега осталось немного, но водоросли сильно мешали плыть. Ну, где же дно? — молился Росоэн, время от времени, щупая под ногами землю. Но от холода он перестал чувствовать конечности. Бедная Эмелина!
Кажется, его услышал Бог — ноги коснулись ила. Он встал — вода по грудь. Он сообщил об этом девушке. Плыть перестали.
Задыхаясь и дрожа, в конце концов, они взобрались на сушу и, обессилив, рухнули.
— Мне холодно!.. — говоря, зарыдала девушка, корчась от холода. — Я умру!..
— Нет! — вскакивая, крикнул ей Росоэн. — Надо выжить!
Он, спотыкаясь, взбежал на бугор и в стороне увидел какое-то строение. Подбежал к нему — похоже на землянку. Дверь. Он с силой навалился на нее, та вылетела из петель и глухим грохотом обрушилась вовнутрь. Там было темно. Похоже, сюда давно не заглядывали, Это хорошо! Он стянул с себя котомку и нашарил в ней кожаный кисет и, вздохнув, прочитал благодарения счастливому случаю — спички были сухими. Он зачеркнул — перед глазами предстало помещение с маленьким окошечком: столешница, два стула, печка с кирпичной трубой, лежак, и… шкуры, шкуры… они висели с потолка; потом огонь потух. Он хотел было метнуться за Эмелиной, но вспомнил, что на столе стояла свечка. Он, быстренько зачеркнув новую спичку, зажег свечу и только тогда побежал назад.
— Эмелина! — вырвалось из него отчаяние, когда он увидел безжизненное тело девушки. Он упал на колени, приставил голову к ее груди. Нет, жива! — девушка стонала. Он поспешно поднял ее на руки и понес, нет, полетел в землянку и чуть ли не падал из-за скользкой травы.
Уложив девушку на лежак, он тут же начал снимать с нее одежду, вспомнив, как, давным-давно, так же поступил его отец, когда во время охоты он провалился под лед, и даже чуть было не утонул.
— Только не умирай! — плакал он, срывая платье. — Не умирай, слышишь!..
Мокрые волосы облепили ей лицо, глаза закатились, щеки смертельно побледнели…
— Что это я делаю? — спросил он, когда понял, что раздевает ее. Он в нерешительности замер: на ней остались лишь шерстяной чулок и прилипшая к телу рубашка, как губки, пропитанные ледяной водой.
— Черт, она же умирает! — И он бережно коснулся за пояс, отвязал шнур и, не спеша, потянул чулок вниз, по очереди освобождая ноги. Девушка застонала, зашевелилась. Он испуганно отпрянул. Но снова подошел и стал отстегивать пуговицы, а когда закончил, бормоча про себя нелепые извинения, распахнул рубашку и освободил из рукава одну руку, потом, так же осторожно — другую. До чего же она совершенна, подумал он, нечаянно взирая на нагую девушку.
— О, черт, ну и негодяй же я, — тут же упрекнул он себя, — совсем не имею права глазеть!
Он поспешно окутал девушку теплыми шкурами. Вслед за тем, он выбежал на улицу и, собрав хворост, вернулся и затопил печку. И приятное согревающее тепло наполнило помещение. Девушка спала. Он потрогал ее руки. Она согревалась. Росоэн сбросил с себя одежду и, тоже обмотавшись шкурами, повесил весь их гардероб сушиться. Наконец, усевшись возле девушки и спрашивая себя, все ли он сделал, осмотрелся. Нужно приставить дверь на место, подумал он и сразу же исполнил задуманное, а под конец, и окошечко прикрыл теми же шкурами.
Он был полностью разбитым, но не опустошенным — чувство исполненного долга, храбрости и решительности приободрили его, дали силы, приунывшей было, душе.
— Все будет хорошо!.. Отец бы мной гордился!..Только вот,…надеюсь, хозяин землянки в скором времени не удумает прийти сюда.
Он и не заметил, как уснул в сидячем положении, прислонив голову на лежак рядом с головой девушки; а когда проснулся, был уже день, и поймал себя на том, что даже во сне его глаза были устремлены на Эмелину.
И ты у меня единственное, что осталось в этом мире. В проклятом мире!
Девушка пошевелилась и приоткрыла глаза. Улыбнулась.
— Привет! — произнес Росоэн.
Девушка, кажется, только теперь, осознала то, что с ней проделали — она стыдливо поерзала и покраснела.
— Привет! — улыбнулась она, присаживаясь, и по самую шею натянула шкуру.
— Я тут… Это… Ну, в общем, извини меня! — тот попытался скорчить соответствующую рожу. Затем торопливо оглянулся на увешанное белье. — Одежда высохла, можешь одеться…
— …Подай мне ее! И отвернись! — повелела она.
Росоэн, превратившись в самого настоящего угодника — чувство «вины» делало свое дело — поспешно вскочил и… сделал это так неловко (непростительно для него), что чуть было, не предстал перед ней, в чем мать родила — шкура, что была на нем, выскользнуло и упало. Отчего девушка, подпрыгнув, вскрикнула и засмеялась. Росоэн тут же поспешил подобрать упавшую вещь и, нахмурив лоб, подал ей одежду, а сам, взяв свою, вышел одеваться.
