Приятный аромат.
В нашей квартирке я оказалась ближе к рассвету. На кухне, печально уперев подбородок в сплетенные пальцы, сидел Павел. Перед ним стоял бокал. Падающий из окна свет заставлял алую жидкость наливаться темным переливчатым огнем. Пахло кровью. И черным, злобным отчаянием.
Ну что тут скажешь? А ничего. Я вообще говорить не очень люблю, особенно на такие темы, как жизнь, смерть и смысл жизни. Брезгливо переставив бокал к раковине, уселась напротив:
— Будем прощаться?
Бывший учитель вперил в меня тяжелый взгляд. В черных глазах плескалось… Наплевать! Я желаю получить то, о чем давно мечтаю. Так что пусть молчит. Моего огня, думается, хватит на двоих. Стянув новую куртку, бросила ее в угол, оставшись в легкой белой футболке и джинсах.
— Молчишь?
Нервно прошлась от стены до стены. Как же его растормошить?
— Так и будешь сидеть? Хоть скажешь что-нибудь на прощанье? И зачем ты мертвую кровь пил? Мало тебе проблем… Ну же, хочешь, чтобы тебя пожалели?
Меня несло. Только бы вырвать его из странного мертвого спокойствия. По кухне волнами расходилась тьма, поглощая кафельный пол, простенькую мебель и светлые стены.
— Умереть хочешь? Почему? Выполнил долг — и в могилку? Стыдно должно быть… идиот, придурок!
Я нависала над ним, опираясь на стол. Когти терзали столешницу, голос вибрировал, почти срываясь на рык. Ярость разгоралась в груди, разгоняя кровь. Белые узоры на руках налились огненным холодом.
— Решил сбежать от проблем? Нет уж!
Он вскинул голову, пытаясь посмотреть мне в глаза.
— Нормальной кровью брезгуешь?! Мной брезгуеш-шь?
Чернота взгляда Павла обрела глубину. На сей раз — глубину ярости. Это лучше… Да что угодно лучше, чем пугающее равнодушие и готовность к смерти.
Тяжелая пощечина отшвырнула меня к стене. Под лопатками треснуло стекло, вставленное в дверцу шкафа. Оттолкнувшись, я пролетела через клубящийся полынью и пеплом клубок сумрака, стремительно разрастающийся и затягивающий реальность за грань, врезалась во вскочившего вампира. Перехватила занесенную для удара Руку…
Время замерло.
И белый огонь, которым пылали узоры на руках, потек с пальцев, оставляя выжженные, покрытые пеплом следы на моей коже. Тонкие змейки заструились, перетекая на запястья Павла, и потянули меня следом. Рванувшись вперед, я притиснулась к напряженному телу, оскалилась.
Успела прижаться губами к его губам, шевельнувшимся в попытке что-то наколдовать. Не сейчас! Не после мертвой крови! Что-то в глубине торжествующе взвыло. Белое пламя, пляшущее перед глазами, налилось багрянцем, чернота затопила осязание холодом и горечью. Руки, впившиеся в плечи Павла, онемели. Хорошо…
Клыки, неловко дернувшись, пропороли его губу. Упоенно проведя по нижней языком, разобрала горько-сладкий, терпковатый вкус. Мгновение сомнений закончилось.
Рывок, и железная хватка на горле перекрыла кислород. Хрустнули под ледяными пальцами позвонки. Но я, ощутив, как ускорился ток крови в теле Пьющего кровь, снова подалась вперед, пытаясь сместить центр тяжести. Мы рухнули на пол. Сознание на миг померкло, поддавшись боли, прошившей спину.
Когтистые — откуда у него когти?! — пальцы вспороли майку и кожу. Тонкие полоски крови проступили сквозь лохмотья, раздразнив в Павле хищника. Он приник к груди с утробным рыком, слизывая живительную влагу. На миг поднял голову. В черных глазах отсутствовал всякий разум. Был только инстинкт.
Взять! Сделать своим, съесть…
Я изогнулась, вжимаясь сильнее, желая ощутить его каждой клеточкой тела. Кожа, мышцы, плоть, суть. Темный багрянец, серебряная клеть, в которой бьется в безумном ритме страсти черный голодный огонь.
Сладкий аромат дразнил обоняние.
Когти ритмично вонзались в его плечи, оставляя кровавые потеки на белой ткани рубахи, ноги обвивали талию, стараясь вжать горящую плоть в чужое тело. Хотелось большего.
То ли рык, то ли стон сорвался с губ, когда руки вампира безжалостно содрали с бедер исполосованные джинсы. В горле, неожиданно медленно отходящем от мертвой хватки разъяренного Павла, клокотало болью дыхание, но в груди все сильнее разгорался встречный огонь. Я облизнула окровавленные пальцы и расслабленно раскинула руки.
Дорожка горящих поцелуев-укусов протянулась от груди к паху. Прохладные губы задержались на миг у кромки волос, пальцы огладили внутреннюю сторону бедра. Потом… резкая боль прошила ногу. Изогнувшись в судорожной попытке сбросить тяжелого вампира, я застонала. Тьма радостно взвыла, пришпиливая к полу руки и ноги, давая доступ. Злобно зарычав, я рванулась в сторону и обессиленно замерла, поддаваясь серебристой поволоке, затягивающей сознание.
Кровь толчками выходила из распоротой артерии, потеплевшие губы не давали ни одной капле пролиться на пол. Теплые пальцы ласкали сотрясаемое мелкой дрожью откровенного желания тело, перебирали курчавые волоски… А-ах… как сладко! На каждое движение рук внутри и снаружи отзывалась сила. Сущность просила еще, больше, ну же!
Зализав укус, Павел приник к моим губам, оставляя на них вкус крови. Я ответила. Освобожденные руки уже скользили по спине, исследуя рельеф мышц, легко отслеживая линию позвоночника, на миг изогнувшегося от наслаждения. На лице вампира — неприкрытая жажда. Крови и тела… Да! Я тоже хочу! Отвернув лицо в сторону, выпуская из поля зрения горящий взгляд, прикрыла глаза. И, воспользовавшись откровенным предложением, мужчина приник к шее, снова, неаккуратно, небрежно и жадно, пронзая клыками кожу.
И все дальнейшее слилось в череду отрывочных картинок-ощущений. Черное марево, серебристые и алые вспышки боли, напряжение, вырвавшееся из груди тихим, жалобным воем, жесткие пальцы, подчиняющие тело единому ритму. Сердца, бьющиеся в унисон. Резкие, причиняющие боль толчки внутри, нарастающий жар, разливающийся по телу огненной волной. Приподнимающееся с пола тело, выгибающееся навстречу резким движениям.
Пальцы, стискивающие руки до синяков. Когти, полосующие запястья. Ощущение гладкой, теплой и живой кожи. Аромат горькой полыни, заполняющий разум. И шепот: «Подчинись, волчица…» Да, я согласна подчиниться. И нас затапливает волна резкого, острого наслаждения, замешанного на боли и крови. Голову кружит от смеси ароматов. Мускус, лимон, полынь, горячий пчелиный воск, мята и прокаленный солнцем сосновый лес.
Чернота, насытившись, отступает. Серебряный огонь затихает, ложась узором на расслабленные руки. Распластавшись на холодном полу, бездумно созерцаю белый потолок. От ощущения приятной тяжести, придавливающей тело, хотелось сыто жмуриться и урчать. Ленивая истома и довольная сытость плескались где-то на грани сознания. Тихое дыхание Павла тревожило спутанные волосы на виске.
