Ознакомительная версия.
— Но как вы можете знать это наверняка, сэр? Вы в это время здесь не жили.
Он нахмурился, глядя на меня:
— Откуда ты знаешь, где я тогда жил?
Я опустил голову, не в силах выдержать его пристального взгляда.
— Вы говорили, он отправил вас учиться в школу во время войны.
— Не припомню, чтобы я говорил тебе это, Уилл Генри.
Разумеется, он не говорил; я знал это из письма, которое нашел в старом сундуке и бессовестно вскрыл. Но есть ложь, порожденная необходимостью.
— Это было давно, — неуверенно выговорил я.
— Должно быть, так, потому что в моей памяти это не сохранилось. В любом случае, то, что два события произошли одновременно, еще не значит, что они связаны друг с другом, Уилл Генри.
— Но они могут иметь отношение друг к другу, — настаивал я. Я не хотел уступать, мои доводы казались мне ясными. — Если это были шпионы конфедератов, он бы никому ничего не сказал и не оставил никаких записей или контракта с Капитаном Варнером. Вот почему вы ничего не можете найти, сэр! И это объясняло бы, зачем он хотел привезти больше, чем одного монстра. Вы сами сказали, что, вероятно, они были предназначены не для изучения, так для чего? Может быть, они нужны были вовсе не вашему отцу, а им — Слайделлу и Мейсону! Может быть, это они заказали Антропофагов, Доктор!
— И для чего же? — поинтересовался он, глядя, как я в волнении перепрыгиваю с ноги на ногу.
— Я не знаю, — ответил я. — Чтобы разводить их, возможно. Чтобы сделать из них армию! Можете себе представить наступление такого войска — штук сто — в ночной тишине?
— Антропофаги производят на свет одного или двух отпрысков в год, — напомнил он мне. — Представь, сколько времени понадобилось бы, чтобы их собралась сотня, Уилл Генри.
— Но потребовалось всего двое, чтобы уничтожить полностью команду «Феронии»!
— Счастливое стечение обстоятельств — в смысле, для Антропофагов счастливое. Они бы не пошли в наступление против полка вооруженных солдат. Интересная теория, Уилл Генри, не подтвержденная, однако, никакими фактами. Даже если мы предположим, что эти таинственные посетители искали помощи моего отца, чтобы обеспечить восстание монстрами, которые бы убивали или пугали врагов, он должен был бы доставить им полдюжины Антропофагов, а это уже совсем другой риск и другие расходы, нежели пара, «самец и самка». Ты следишь за ходом моей мысли, Уилл Генри? Если бы задача состояла в этом, он бы отказался, судя по всему, что я знаю о нем. А даже если бы и принял их предложение, то выбрал бы другой вид чудовищ — не Антропофагов.
— Но вы не можете знать наверняка, — протестующе сказал я, не в силах отказаться от своей теории. Я отчаянно хотел думать, что я прав; не столько доказать, что Доктор заблуждается, сколько оказаться правым самому.
Реакция Доктора последовала незамедлительно. Внезапно он вскочил с кресла, лицо его перекосила ярость. Я сделал шаг назад — никогда еще я не видел его таким злым. Я всерьез ожидал, что он влепит мне пощечину за мое упрямство и упорство.
— Да как ты смеешь так говорить со мной! — заорал он. — Кто ты такой, чтобы ставить под сомнение честность моего отца?! Кто ты такой, чтобы очернять доброе имя моей семьи? Мало того, что весь город судачит обо мне; теперь мой собственный ассистент, мальчик, к которому я был добр, которого жалел, ради которого отказался от неприкосновенного права на частную жизнь, опустился до того, чтобы злословить и заниматься клеветой вместе с остальными! И, словно этого недостаточно, мальчик, который обязан мне всем вплоть до спасения его жизни, не слушается моего запрета — единственного запрета, который я ему дал. Что это был за запрет, Уилл Генри? Ты помнишь или ты был так одержим желанием добраться до ватрушек, что забыл? Что я сказал тебе перед твоим уходом?
Я запинался и заикался, подавленный свирепостью его обличительной речи. Возвышаясь надо мной, он прорычал:
— Что я сказал?!
— Ни с… к-кем… н-не… разг-говаривать.
— Что еще?
— Если кто-нибудь заговорит со мной, все хорошо.
— И какое впечатление ты произвел на них, как ты думаешь, Уилл Генри, с этими вопросами про шпионов-конфедератов, правительственных детективов и дом Уортропов? Объясни.
— Я только старался… Я только хотел… Не я завел этот разговор, сэр, клянусь вам! Это Фланаганы!
Он прошипел сквозь зубы:
— Ты разочаровал меня, Уилл Генри.
Он повернулся ко мне спиной и пошел прочь из комнаты, пнув по дороге кучу бумаг.
— И даже хуже. Ты предал меня.
Он снова обернулся, посмотрел мне в лицо и заорал в темноте:
— И ради чего?! Чтобы поиграть в детектива-любителя, чтобы удовлетворить свое ненасытное любопытство, чтобы унизить меня, распространяя ту же сплетню, которая сломала моего отца, сделала его несчастным и нелюдимым и в конечном итоге свела в могилу! Ты поставил меня в безвыходное положение, мастер Генри, потому что теперь я знаю, что твоя верность и преданность не простираются дальше твоего эгоизма и себялюбия. Мне же нужна только твоя безоговорочная, абсолютная преданность — только это качество является незаменимым для меня. Никто не просил меня взять тебя к себе жить, работать с тобой и делиться результатами работы. Этого не требовала даже верность памяти твоего отца. Но я пошел на это, и вот мне награда!.. Что? Это разозлило тебя? Я тебя оскорбил? Отвечай!
— Я не просил, чтобы вы меня забирали!
— А я не просил проводить расследование!
— Я бы и не стал. Я делал это ради вас.
Доктор шагнул мне навстречу. В сумерках мне было не видно его лица. Между нами пролегла тень.
— Твой отец понимал, что такое риск, — сказал он тихо.
— А мама не понимала! И я тоже!
— Что ты хочешь от меня, Уилл Генри? Чтобы я поднял их из могил?
— Ненавижу этот дом, — крикнул я, обращаясь к тени монстролога, моего учителя — и моего мучителя. — Ненавижу этот дом, и то, что вы взяли меня сюда жить, и вас я ненавижу!
Я бросился бежать прочь — через холл, вверх по ступенькам — влетел в свой маленький альков и захлопнул за собой дверь. Я упал на кровать и зарылся лицом в подушку, громко рыдая. Сердце мое разрывалось от гнева, горя и стыда. Да, стыда, потому что Доктор был всем, что я имел, а я его предал. У Доктора была его работа; у меня был только он. И для каждого из нас то, что мы имели, было всей нашей жизнью.
Облака в окошке над моей головой проплывали по апрельскому небу — синему, как купорос. Солнце, садясь, окрашивало снизу золотом их мягкие формы. Когда слезы мои иссякли, я перекатился на спину и принялся смотреть на тающий день. Тело требовало еды и сна, душа — основательной передышки. Можно поесть, можно поспать, но что делать с этим изматывающим одиночеством? Чем облегчить разрывающее меня сожаление, невыносимый страх? Неужели, как Эразмус Грей, утаскиваемый монстром в могилу, или Капитан Варнер, пожираемый личинками, я тоже уже проскочил тот момент, когда спасение было возможно? Неужели все мои надежды сгорели в том пожаре, в котором погибли мои родители? Смерть приносит облегчение, так неужели только ее темный ангел способен помочь мне?
Ознакомительная версия.
