Момент истины. От которого нет спасения. Кожух молился, чтобы этот момент не наступил. И теперь, оказавшись с ним лицом к лицу, понял, что его верности Граю недостаточно.
— Грай просил меня, если с ним что-то случится, передать письмо в Весло. Письмо в пакете из промасленной кожи.
— Так он ожидал чего-то?
— Не знаю. И что было в письме, и зачем Грай его посылал — тоже не знаю. Он просто назвал мне имя. И просил, когда я отправлю пакет, кое-что сообщить вам.
— И?
— Я не припомню точных его слов. Но он просил сказать вам, что тварь в Великом кургане уже не спит.
Сироп взвился со стула, как ужаленный.
— Ах так? Откуда он узнал? Неважно. Имя! Немедленно! Кому следовало отправить пакет?
— Кузнецу по прозванию Песок. В Весле. Это все, что я знаю, сударь. Клянусь.
— Хорошо. — Казалось, Сироп не обратил внимания на последние слова. — Возвращайся на свой пост, парень. И вызови ко мне майора Клифа.
— Слушаюсь.
На следующее утро Кожух наблюдал, как конный отряд под предводительством майора Клифа отправился арестовывать кузнеца Песка. Он чувствовал себя очень виноватым. Но он же никого не предал, верно? Если бы Грай оказался шпионом, Кожух мог предать сам себя.
Он пытался сгладить вину, ухаживая за Граем с почти религиозной самоотверженностью. Больной всегда был накормлен и чист.
Гоблин и Одноглазый осмотрели дом за пару минут.
— Ловушек нет, — объявил Одноглазый, — И призраков. Отголоски старой волшбы накладываются на свежие. Пошли наверх.
Я вытащил клочок бумаги, где были нацарапаны выдержки из истории Боманца. Мы поднялись по лестнице. При всей своей уверенности Гоблин и Одноглазый пустили вперед меня. Тоже мне, приятели.
Прежде чем зажечь огонь, я удостоверился, что ставни захлопнуты.
— Приступайте. А я осмотрюсь.
Следопыт и пес Жабодав остались на лестнице. Комната была очень маленькая.
Прежде чем приступить к поискам, я глянул на корешки книг. У этого парня эклектичные вкусы. Или он просто собирал что подешевле.
Никаких бумаг. И нет следов обыска.
— Одноглазый, ты сможешь сказать, побывали ли тут ищейки?
— Вряд ли. А зачем?
— Бумаг тут нет.
— Ты смотрел в тайниках? Тех, что он упоминал?
— Во всех, кроме одного.
Копье стояло в углу. Стоило мне повернуть древко, как верхняя часть отвалилась, открыв внутреннюю полость. Вывалилась не раз упомянутая карта. Мы разложили ее на столе.
По спине у меня побежали мурашки.
Это была сама история. Эта карта создала наш нынешний мир. Несмотря на весьма слабое знание теллекурре и еще более ограниченное — колдовских символов, я ощутил обрисованную картой силу. То, что излучала эта карта, поставило меня на зыбкую грань, отделяющую страх от ужаса.
Гоблин и Одноглазый не ощутили ничего. Или были слишком заинтригованы. Склонившись над картой, они изучали путь, которым Боманц прошел к Госпоже.
— Тридцать семь лет работы, — произнес я.
— Что?
— Чтобы собрать эти сведения, ему потребовалось тридцать семь лет. — И тут я кое-что заметил. — А это еще что? — Судя по рассказу, этого знака тут быть не должно. — А, понял. Наш писатель добавил кое-что от себя.
Одноглазый посмотрел на меня. Потом на карту. Потом снова на меня. Потом нагнулся к карте, чтобы разглядеть тропу.
— Вот так оно и было. Никаких вариантов.
— Что-что?
— Я знаю, что случилось.
Следопыт нервно вздрогнул.
— Ну?
— Он попытался пройти туда. Единственным путем. И не смог выбраться.
В письме говорилось, что автор собирается сделать что-то очень опасное. Неужели Одноглазый прав?
Храбрец.
И никаких бумаг. Если только они не спрятаны лучше, чем я мог предположить. Хорошо бы заставить наших колдунов поискать. Вместо этого я велел им сложить карту и вернуть ее на место, а потом сказал:
— Какие будут предложения?
— Насчет чего? — пискнул Гоблин.
— Насчет того, как нам утащить этого парня у Вечной Стражи. И как вернуть ему душу, чтобы задать пару вопросов. Примерно так.
Я их не вдохновил.
— Кому-то придется отправиться туда и выяснить, что пошло не так, — заметил Одноглазый. — Потом выдернуть этого парня и отвести домой за ручку.
— Понимаю. — Чудно. Сначала нам нужно заполучить тело. — Обшарьте тут все сверху донизу. Может, найдете что-нибудь.
На поиски мы угробили полчаса. Я чуть истерику не устроил.
— Слишком долго, слишком долго, — повторял я.
На меня не обращали внимания.
Поиски позволили обнаружить в одной из книг старый клочок бумаги с шифром — не слишком-то и спрятанный. Я прихватил его с собой. Попробую прочесть с его помощью бумаги в Дыре.
Мы вышли из дома. До «Синелоха» мы добрались незамеченными. Закрывшись в комнате, мы хором вздохнули от облегчения.
— Что теперь? — спросил Гоблин.
— Спать. Волноваться начнем завтра. — Я ошибался, конечно. Я уже начал.
С каждым шагом все сложнее и сложнее.
Громы и молнии явились по-прежнему, проникая сквозь стены, точно через бумагу. Спал я беспокойно — нервы мои пострадали в тот день больше, чем стоило. Остальные спали как убитые. Почему я дергаюсь?
Это началось как укол света, как золотая мошка в углу. Мошка росла. Я хотел кинуться к колдунам и измолотить их в фарш, обозвав лжецами. Предполагалось, что амулет сделает меня невидимым…
Слабый, призрачный шепот, как вопль привидения в огромной темной пещере:
— Лекарь, где ты?
Я не ответил. Мне хотелось залезть под одеяло с головой, но пошевелиться я не мог.
Фигура Госпожи оставалась расплывчатой, неопределенной, смутной. Быть может, ей сложно засечь меня? Когда ее лицо на мгновение материализовалось полностью, на меня она не глянула. Смотрела, точно слепая.
— Ты ушел с равнины Страха, — произнесла она тем же далеким голосом. — Ты где-то на севере. Ты оставил заметный след. Ты поступаешь глупо, друг мой. Я найду тебя. Разве ты не понял этого? Тебе не скрыться. Даже пустоту можно увидеть.
Она не знает, где я. Значит, я был прав, что промолчал. Она хочет, чтобы я выдал себя.
— Мое терпение небезгранично, Костоправ. Но ты еще можешь прийти в Башню. Торопись же. Твоей Белой Розе осталось жить недолго.
Я ухитрился наконец дотянуть одеяло до подбородка. Ну и зрелище же я собой представлял — теперь мне кажется, что забавное. Как мальчишка, боящийся призраков.
Сияние медленно угасло. А с ним исчезла и нервозность, мучившая меня с той минуты, как мы покинули дом Боманца.
