— Кэлаэ’хель уже не маленький мальчик.
— Вы в этом уверены? Как Стир’риаги относился к своим подопечным? Наверняка, не давал им повода чувствовать себя нелюбимыми, даже если на самом деле смертельно ненавидел. Например, Мэя он отправил в столицу только для того, чтобы тот не справился с поручением, выгадав для дядюшки время на поиски путей к душе меча.
— Возьмешь ее с собой? — Кивок в сторону спрятанной в ножны кайрис, которую я держу в левой руке.
— Да. По крайней мере, я не услышал возражений. Кроме того, другой хранитель не определен, а меч нуждается в присмотре.
— Унесешь домой?
— Там не хуже, чем здесь.
— Да, не хуже… Лиловоокая Лайн’А по-прежнему смотрит на тебя волком?
— Волчицей, — улыбаюсь в ответ на его улыбку. — Сейчас она ждет потомства.
— О! Поздравь ее и от моего имени.
— Непременно. Как только увижу.
И это не было оговоркой: эльфийские ланы я покинул совсем в другом месте Границы, довольно далеко от смыкания Пластов, которое должно было вывести меня в Межпластовый Поток. Миль тридцать — тридцать пять по расквашенной дороге. Управлюсь за сутки?
«Если не будешь отвлекаться…» — ехидное дополнение.
На что?
«На свои дурные мысли!..»
Мысли не мешают шагать, драгоценная.
«О да! Но они успешно и совершенно незаметно меняют направление и скорость движения…»
Разве? Что-то не припомню такого.
«Конечно, не припомнишь… Потому что не вылезаешь из размышлений наружу!..» — Ворчливое обвинение.
Я не виноват в том, что все время подворачиваются темы для этих самых размышлений!
«Виноват-виноват-виноват!..» — Ну, совсем как ребенок дуется.
Не виноват!
«Ты сам их создаешь!..»
Так. Дожили. Что я создал на этот раз?
«Зачем ты тащишь с собой эту железку?..»
Ее не с кем оставить.
«Неверный ответ!..»
А какой верный?
«Ты — жадина и не хочешь делиться!..»
Могу поделиться с тобой. Этим же комплиментом.
«Хочешь сказать, я — жадная?..»
Если не позволяешь мне тратить внимание на кого-то кроме тебя? Разумеется, жадная. Скряжистая и сквалыжная.
«Ах вот ты как?! Да я… Да я тебе… Я тебя…»
Только не лопни от возмущения, драгоценная.
«Боишься, что забрызгаю?..» — Последний укол, как всегда, достигает цели: парировать поздно, да и нечем.
***
— Доброй дороги, почтенный!
Две пары глаз, уставившихся на меня, были неотличимо схожи степенью уныния, прочно обосновавшейся и в мутных белках, и в ночной глубине зрачков. И неважно, что одна пара принадлежала человеку, а вторая лошади: беда всех уравнивает в правах и примиряет между собой. Разве, за исключением особо упертых личностей.
Мужик, согнувшийся в три погибели рядом с телегой, если и отличался упрямством, то не того рода, чтобы отказываться от дармовщины: мгновенно ставший хитроватым взгляд определил было меня в нечаянные помощники, но наткнувшись на кайрис, которую я так и нес в левой руке, слегка угас и вновь вернулся к унынию. Все верно, дядя: меченосцы селянам не прислужники и не товарищи. Тяжко вздохнув, мужик буркнул:
— И вам того же, коли не шутите.
Буркнул и вернулся к прерванному бдению над досадной поломкой.
Из тележной оси пропал шкворень. То ли сначала треснул, а потом выпал, то ли сразу: колея расшатала колесо, пару раз заставила подпрыгнуть на бугорках, уронила в ямку — вот и причина, чтобы телега осталась на трех опорах вместо четырех. Съехавшее с оси колесо лежало рядом, почти под ногами возницы, и он, подпирая телом наклонившуюся раму, пытался исхитриться и насадить беглеца обратно, благо запасной шкворень имелся.
Честно говоря, я наблюдал за трудами мужика примерно с четверть часа прежде, чем решился предложить свои услуги: столько времени мне понадобилось, чтобы смириться с мыслью продолжить путь к смыканиюПластов по более приглядной погоде. Стоило покинуть эльфийские земли, как весна поспешила прикинуться простушкой, лишь на денек заглянувшей в гости. Травяной ковер, редкий и коротковорсый, был пропитан водой, полностью исключая возможность идти рядом с дорогой, а не по глиняному месиву: бурые брызги можно хоть отряхнуть со штанин (а можно и не отряхивать: высохнет, сама отвалится…), топкий же луг, простиравшийся на мили вдоль тракта, к которому меня вывел эльф, обещал не просто грязь, а грязь мокрую и глубокую. Поэтому я думал недолго: выругался, вздохнул и зашагал по дороге. Пока вода не начала сыпаться еще и сверху в виде мерзкой мороси, но тут на мое счастье подвернулся селянин со своей бедой.
Конечно, сподручнее было бы подпереть телегу каким-нибудь рычагом, увеличив свободу действий, но кусты по обочинам не подходили на роль жерди по причине хилости. Вообще-то, хорошо, что местные власти заботятся о проезжих купцах и местных жителях, следя за состоянием придорожной поросли: в тех жалких ветках, что торчали справа и слева сейчас, не то, что разбойники, самые мелкие птахи видны, как на ладони. Зато в случае, требующем длинной и толстой палки, приходится признать некоторую опрометчивость ревнителей безопасного проезда. За лугом, конечно, виднелся лес, но до него надо еще добраться, а как бросишь добро посреди дороги? Можно было снять оглоблю, но она ведь тоже не для подпирания предназначена: а ну, сломается? Вот мужик и пыхтел, стараясь делать два дела сразу. Колесо, конечно же, не желало стоять, даже прислоненное к раме, и с упорством, достойным лучшего применения, съезжало в бурую жижу.
— Так вам до вечера не управиться будет, почтенный… Позволите помочь?
Серые в карих крапинках глаза недоверчиво уставились на меня.
Я положил кайрис на телегу, в углубление между мешками (чтобы не свалилась в грязь во время починки), завернул рукава куртки и рубашки повыше и предложил:
— Вы поднимайте, а я займусь колесом. Согласны?
Мужик смерил взглядом мою фигуру, прикинул в уме, что сам будет посильнее, и кивнул. Я поднял колесо, подкатил к оси. Рама скрипнула, приподнимаясь, а остальное было уже делом простым, хотя и требующим некоторой сноровки.
Пока возница забивал в паз новый шкворень, я, отыскав среди луж в колеях самую чистую, сполоснул руки, чувствуя, как пальцы начинают стынуть на сыром воздухе, и вернулся к телеге. Ее хозяин уже ждал, хмуро супя косматые брови.
Годам к сорока пяти будет, не меньше. Крепкий, но уже начинающий оплывать жирком. Взгляд цепкий, натренированный, вот только — на что? Волосы светлые, но, намоченные дождем пряди кажутся темнее, чем на самом деле. Черты лица не то чтобы мягкие, но и излишней грубости в них незаметно. Обычный человек, в общем. Взрослый и понимающий: любой труд должен быть оплачен, хоть монетой, хоть добрым словом. Но какой платы потребует парень, невесть откуда взявшийся на дороге, да еще с мечом в руках, хоть и спрятанным в ножны, да с рукоятью, для надежности примотанной к ним ремешком? Такой и кошелек заберет, и душу вынет, если что-то против нрава ему скажешь.
