— Сядь вот на эту скамью и сиди смирно, я сейчас принесу воды с пихтовой живицей, — распорядилась она. — Это поможет заживлению ран и не даст им воспалиться. — Она убежала давать распоряжения врачам и вскоре вернулась с тазиком ароматной дымящейся жидкости. — Теперь приляг, а я всю эту дрянь с тебя смою… — Конан повиновался, и мягкие пальчики двинулись в путь по его ребрам, размазывая горячее пощипывающее лекарство. — Благодарение Отцу Сету! — радовалась Вивит. — Раны не так глубоки…
Она терпеливо обмывала его тело, счищая кровь и песок и нисколько не беспокоясь, что запачкает при этом свое собственное шелковое одеяние.
— Эта жестяная чешуя больше тебе ни к чему, — заявила Вивит, принимаясь за металлический килт. — И эта жалкая тряпка. Только мешает!
Она обрабатывала края раны с бесконечной заботой и нежностью, хотя киммериец не выказывал никаких признаков боли. Когда длинный неглубокий порез был должным образом очищен и промыт, Вивит умело наложила припарку из какой-то травяной мази и перевязала ему торс хлопчатой лентой, обхватив шею, грудь и живот.
— Вот так, — сказала она. — И не сползет, и двигаться тебе не помешает.
Конан посмотрел на повязки и заметил:
— До мумии еще не дошел, но наполовину приблизился.
— Ну, уж не наполовину! — возразила она. — А теперь перевернись-ка на живот. Какие у тебя мышцы! И как они, должно быть, устали после сражения! Небольшое растирание тебе определенно не повредит. Я как раз припасла немножко лекарственного масла из восточного Шема… Правда, здорово пахнет?
Недолго думая, Вивит уселась на киммерийца верхом и взялась за работу. Нежась под ее ладонями, Конан отметил про себя, какое праздничное настроение царило вокруг. Из бассейна доносился хохот и плеск воды, хриплые голоса гладиаторов мешались со звонкими и высокими женскими. Было многолюдно и в самом павильоне: повсюду лежали и сидели атлеты, окруженные жмущимися к ним, отчаянно заигрывающими поклонницами. Кое-где в укромных уголках виднелись клубки сплетавшихся тел и раздавались страстные вздохи. Кто-то за кем-то гонялся нагишом, хмельной и веселый.
— Теперь лучше? — осведомилась Вивит. — Ну-ка перевернись: может, у тебя и с другой стороны что-то болит? Ты знаешь, мое масло прямо-таки творит чудеса. Оно придает силу мускулам и омолаживает плоть, оно…
— Конан! Ты ранен?..
С другой стороны помещения к ним приближалась неизвестно откуда взявшаяся Сатильда. Вивит волей-неволей пришлось прекратить свои заботы.
— Я понятия не имела, что тебя опять заставят сражаться! — подойдя вплотную, взволнованно продолжала гимнастка. — Вот я и ушла с игр пораньше, вместе с государем Альцестием и его свитой. Потом, смотрю, твое имя на объявлении! Я бегом назад…
Оставив в покое намасленные бока киммерийца, Вивит повернулась к Сатильде.
— Ты, наверное, акробатка! — сказала она. — Ничего удивительного, если Альцестий решил за тобой приударить. Ему нравятся худенькие чужестранки.
— Я не поехала к нему на виллу и даже в носилки с ним не садилась, — сказала Сатильда. — Я так перепугалась, когда узнала… Конан, у тебя все в порядке?
— Раны не тяжелые, — хозяйским тоном ответила Вивит, загораживая ей дорогу. — Я их уже перевязала. Теперь ему надо хорошенько отдохнуть, возможно, принять целебную ванну, и…
— Вивит, Сатильда, — сказал Конан, слезая со скамьи.
Блюдя скромность, он уже застегнул на себе свой боевой килт.
— Спасибо вам обеим за ваше благосклонное внимание. Честно говоря, я на ногах не стою и с удовольствием уберусь поскорее из этого сумасшедшего дома… — И он мотнул головой в сторону веселой оргии, вовсю разворачивавшейся в двух шагах. — Но если вы собирались помочь страждущим, то, пожалуй, дело найдется….
При этом он смотрел на рослого, мускулистого мужчину, сидевшего на скамье у двери по ту сторону павильона. Это был Мадазайя, которого восторженные болельщики принесли сюда на руках. Мастер Меча снова обмяк и тупо смотрел перед собой. Полуодетые красотки останавливались полюбоваться им, погладить бугрящиеся могучими мышцами плечи. Чернокожий исполин никак не отзывался на ласки, и девушки отходили прочь, полагая, что он попросту пьян.
— Наш друг никак не очухается от дурмана, которым его опоили перед поединком, — сказал Конан, ведя за собой женщин к беспомощному Мадазайе. — Должно быть, крепкого зелья ему намешали. Давайте-ка заберем его отсюда и позаботимся, чтобы никто не обидел, пока приходит в себя. Отведем его в нашу труппу: авось Бардольф или Ладдхью что-нибудь изобретут…
Глава десятая «О, МИЛОСЕРДНЫЙ ТИРАН…»Согласно давней традиции, на следующий день после цирковых игрищ состоялись похороны. Убитого Хальбарда для успокоения умов объявили погибшим на тренировке. Его погребли в стене Цирка, в одной нише с двумя новичками — Саркадом и Калликсом. Эги двое еще не успели заработать широкой известности, так, что им в некотором смысле повезло. Если бы не Хальбард, они таких посмертных почестей вряд ли бы удостоились.
Толпа, собравшаяся в утренней тени под западной стеной Империум-Цирка, была невелика. Плачущие родственники, Мемтеп с кучкой служителей арены, несколько держателей ставок и местных вдов, не пропускавших случая порыдать на похоронах, — вот и все, кто стоял перед каменной аркой и ждал, чтобы в ней установили мумии, а потом замуровали отверстие.
Чуть-чуть запоздав, явилось несколько гладиаторов, в том числе Конан. Их приход вызвал некоторое оживление в толпе, но в основном потому, что вместе с мужчинами пожаловала Матильда и привела на золоченом поводке свою ночную тигрицу.
Конан тоже снискал некоторую долю внимания. Он заметил, как любители делать ставки приглядывались к его повязкам, стараясь определить по ним, серьезны ли раны. Впрочем, другие гладиаторы выглядели немногим здоровее его: в основном потому, что накануне вечером они допоздна кутили в «Прогулочной барже» и, как следует, нализались, Мадазайя, Мастер Меча, держался на ногах без посторонней подмоги, мрачно терпел общество Конана и предвкушал, как разыщет подмешавших отраву ему в питье.
— А где Заггар? — поинтересовался Конан, обводя взглядом печальное собрание. — Почему он не здесь? Он же вел дела Хальбарда, или я ошибаюсь? Еще уговаривал его проиграть вчерашний поединок…
— Если тебе попадется этот хорек, не рви его сразу на части, — зловещим тоном попросил Мадазайя. — Оставь и мне немножко. Я бы с удовольствием задал ему пару вопросов…
Жрец Сета, облаченный в серое, уже завел нескончаемую и абсолютно невразумительную молитву на древнестигийском. Мумию Хальбарда как раз поднимали стоймя с помощью веревки. Из плотно намотанных льняных саванов на груди выглядывала узорчатая бронзовая рукоять декоративного меча, полагавшегося по ритуалу. Конан обратил внимание на то, что Хальбард, превращенный в мумию, выглядел гораздо стройнее, чем был при жизни. А подметив, с какой легкостью перебирали веревку двое рабочих, стоявших на деревянных козлах, киммериец окончательно убедился: жрецы в красном избавили старину Хальбарда от порядочной части его веса…
