Рабочие, трудившиеся внизу, были из той же команды, что давеча готовила всякие новшества на арене. Конан заметил, как один из остолопов изготовился помочиться в кадку с раствором, предназначенным для замуровывания Хальбарда. Киммериец наградил его таким убийственным взглядом синих глаз, что олух быстренько отступил прочь, пробормотав извиняющимся тоном нечто вроде «помогает схватыванию раствора».
Наконец все три мумии установили стоймя, закрыли ивовой плетенкой и наложили известку.
Напротив лица каждого из троих героев приделали гипсовую посмертную маску, отличавшуюся идеальным сходством с оригиналом. Когда раствор окаменел, проворные резчики вырубили имена и нанесли рельефный узор из скрещенных мечей и извивающихся змей. Могила, правда, оказалась расположена высоковато на стене, так что все подробности снизу рассмотреть было трудно. Однако прийти поклониться и полюбоваться никто не мешал. Просто одно из сотен других погребений героев. Не больше, но и не меньше.
Из всех собравшихся на траурную церемонию лишь один человек обладал какими-то животрепещущими новостями и был не прочь ими поделиться. Бородатый толстопузый вельможа Удольф, сопровождаемый двоими телохранителями, стоял с краю толпы. Он приветствовал Конана и его друзей кривоватой улыбкой. Вид у него был несвежий и помятый, но не более, чем всегда. Видимо, во время вчерашнего дебоша он все же не перешел обычных для себя пределов разврата.
— Итак, — заметил он не без некоторого цинизма, — еще три лица украсили Стену Погребений. Еще три жизни брошены в кровавую денежную мельницу, именуемую Империум-Цирком…
— Еще троим не удались попытки завоевать богатство и славу, — поглаживая шею тигрицы, отозвалась Сатильда.
— Славы у Хальбарда было более чем достаточно, — заявил Мадазайя. — Он одержал очень много побед. Вот только счастья вне арены они ему не принесли. Скорее даже наоборот!
— Увы, так часто бывает с непобедимыми гладиаторами, — сказал Удольф и бросил на кушита многозначительный взгляд. — В обычной жизни их прославленное мастерство нередко доводит их до беды. Вечно они ссорятся не с теми, с кем надо бы.
— Ну и с кем, интересно бы знать, поссорился Хальбард? — спросил Конан. — И из-за чего? Осмелюсь предположить, что-нибудь связанное со ставками?
— Вон те охотники за сведениями не пожелали мне ничего рассказать, — Мадазайя кивнул вслед быстро удалявшимся «жучкам». — Утверждают, будто ни о чем понятия не имеют. Хотелось мне треснуть их головами друг о дружку, но как-то неловко. Все-таки похороны…
— Наверняка есть кто-нибудь, кто что-то знает, — проворчал Конан, задумчиво поглядывая на Удольфа. — Весь вопрос в том, как его отыскать!
Телохранители вельможи подались вперед при этих словах, но Удольф улыбнулся и жестом заставил их успокоиться.
— Я полагаю, за некоторыми ответами вам далеко ходить не придется, — сообщил он друзьям. — У вашего юного приятеля Дата имеются глаза и уши в каждом переулке, в каждой пивнушке Луксура. Многие сверстники Дата, живущие здесь, почитают его своим вожаком…
— А это мысль! — кивнул киммериец. — Надо будет его расспросить!
Ритуальные причитания и биения себя в грудь, знаменовавшие конец церемонии, уже шли своим чередом. Большинство гладиаторов, вызванных сюда Конаном, отправились по домам досыпать. Мадазайя собрался по их стопам: он был еще слаб после вчерашнего отравления.
Удольф же отозвал в сторонку Конана и Сатильду. Несмотря на ранний час, сна у него не было ни в одном глазу.
— Вот что, ребята, — сказал он им. — Лично я не собираюсь заваливаться на боковую и дрыхнуть до полудня. Настал день, и я свеж: мне достаточно переодеться. Если вы не против отправиться ко мне посмотреть виллу и разделить со мной поздний завтрак — милости прошу. Идемте, окажите мне честь! Я имею в виду всех троих, — добавил он, указывая на тигрицу.
Конан и Сатильда переглянулись и не стали отказываться. Конан не больно-то боялся вельможи и двоих его телохранителей и притом знал, что Сатильда вполне в состоянии о себе позаботиться. Да какая опасность вообще могла им грозить, пока с ними Квамба?
Удольф без промедления повел их по улице, огибавшей Империум-Цирк. За Вратами Приговоренных она сбегала вниз по склону холма, мимо живых шпалер и садовых оград. Именно здесь, на самом углу, один из спутников Удольфа достал ключ и отпер неприметную заднюю дверь.
Внутри, вокруг журчащего каменного фонтана, буйствовала роскошная зелень. Повсюду виднелись мраморные скамьи и мозаичные столики. Сквозь позолоченные двери террасы можно было рассмотреть великолепную столовую, уставленную бесценными сокровищами из дальних стран. А ведь это был всего лишь крохотный уголок настоящего дворца, вздымавшегося вверх еще на три или четыре этажа! Окна закрывали прекрасные решетки, блестевшие золотом. Конан присмотрелся и решил, что даже они сами по себе стоили больше, чем королевские сокровищницы иных западных государств.
Удольф провел своих гостей во внутреннюю гостиную, столь же роскошную, но несколько более домапппою. Усадив Конана и Сатильду на возвьппении, заваленном бархатными подушками (тигрица Квамба предпочла шкуру зебры возле алебастрового очага), вельможа скинул грязный плащ на руки одному из прислужников.
— Вот теперь я могу расслабиться и побыть самим собой! — сказал Удольф.
Сунув руку под шелковую тунику, он вытащил наружу толстую стеганую накладку, и оттопыренный живот внезапно исчез, став подтянутым и плоским. Наклонившись к полированному зеркалу, Удольф отодрал от лица косматую черную бороду, парик и густые усы и побросал все это на туалетный столик. Когда он вновь повернулся к гостям, это был коринфиец с правильными чертами лица и кудрявыми светлыми волосами.
Это был Коммодорус, прославленный луксурский Тиран.
Тигрица, должно быть, смутно почувствовала беспокойство хозяйки. Приподняв угольно-черную голову, она басовито замурлыкала, но это мурлыканье могло сойти и за рычание. Несколько мгновений прошло в неловком молчании.
Первым заговорил Конан:
— Если я правильно понимаю, ты переодеваешься и в таком виде посещаешь худшие гадюшники и притоны своего города. И там трешься между неимущими чужеземцами и угнетенной беднотой, заводя крамольные разговоры против себя самого…
Коммодорус обезоруживающе улыбнулся:
— А что, разве есть лучший способ выяснить действительные настроения в народе? По-твоему, лучше выслушивать то, что перевирают на свой лад храмовые соглядатаи, да всякие лизоблюды и подхалимы?
— Но разве ты не боишься, Государь, — подала голос Сатильда, — что кто-то прислушается к той крамоле, которую ты сам разносишь, и устроит заговор, пожелав свергнуть твое правление? Или ты берешь на заметку таких шептунов, а потом присылаешь за ними стражу?..
