Я чуть не взвыл волком. Не знаю, какие слова говорили рядом сидящие, но лично я богохульствовал и матерился. Горы памирские жрачки, реки египетские пойла, а люди сидят и бубнят: Силы всевышние, силы небесные. Действительно силы небесные, коли я перенес обострение "ямы желудка" и не зарылся в тарелку с головой. А паскудная флейта — у…у…у! Скрипки — и…и…и! Виолончель — а…а…а! Переплакали самого нытика Глюка! Все жилы из меня вытянули!
Ел я, не стесняясь — за семерых. За поросенком отведал фазана с грибками, тушеного в молоке зайца, фаршированного овощами барашка. Пил, правда, мало. Из осторожности. Побаловал себя кубком красного и шабаш. В основном всецело приналегал на еду.
Набив пузо, так что стало тесно в ремне, остановился, отдышался и отвалился от стола, что ужравшаяся дурной крови пиявка.
Валери перешептывалась с Альваром. Бона через стол многозначительно переглядывалась с Хедерлейна. Молчали только тетушка, восседавшая на "камчатке" и гостья предоставленная сама себе. Лишенная внимания Югоне не весело ковыряла вилкой утиную ножку, запеченную в яблоки. Из бокала пила мелким осторожным глотком.
Первой мой перерыв в трапезе приметила толстушка.
— Скажите, граф Лехандро, где вы так долго пропадали?
Я заметил как разговор между Валери и братом пресекся на полуслове. Капитан и Бона обратились в слух.
— Именно пропадал, — согласился я, прикидывая, чего бы наплести, если уж сильно припрут с расспросами. Глупо взять и засыпаться по бедности воображения.
— Сеньор граф, держит свое отсутствие в тайне, — вставила в разговор словцо Бона.
Слово "тайна" раззадорила толстушку сильнее выпитого вина. А приняла она поболее усатого капитана.
— Пока рано распространятся об этом, — с важным видом подпустил я загадочности.
Альвар крутил в руках бокал, демонстративно показывая равнодушие к сказанному мною. Настолько демонстративно, что становилось интересным для меня.
— Но сеньор граф, вы бы хоть намекнули, — не унималась толстушка, потянувшись за бокалом. — Капитан Хедерлейн говорил, что вы отправились в Хейм.
— Не передергивайте, любезная сеньора Монна, — подключился к нам капитан, оставив в покое не доеденную баранью лопатку, — Я только предполагал. Сеньор граф, незадолго до своего отъезда, упоминал о срочных делах в столице.
Не лопухнись! — предостерег я себя.
— Столица не то место, куда сорвавшись, взял и приехал, — как можно непринужденней рассмеялся я. Играть в кошки-мышки становилось все занятнее. — Такие провинциалы как я долго готовятся к поездке. Что брать с собой, что надеть. Не слишком лестно выглядеть пугалом в приличном обществе.
— Вы через чур, превозносите столицу, — поскромничала Югоне одаряя меня снисходительной улыбкой.
— Зато она над нами посмеивается, — ответил я тем же.
— В столице сейчас скучно, — завздыхала маркиза. — Император всерьез готовится к новой войне с Малагаром. Куда не придешь только и разговоров о провианте, экипировке, и отъезде в полки.
— Увидите, дорогая маркиза, мы опять проиграем, — заявил гений тактики Хедерлейн. — Его Величество недооценивает роль тяжелой кавалерии. А я вам скажу как человек, повидавший малагарских конных рейтар в деле, они достойный уважения противник. Голыми руками их не возьмешь. Наши доблестные уланы против них слабоваты в атаке и в маневре.
— Приплюсуйте к сказанному фактор командования, — дополнил я с Хедерлейна, возмущенный рассуждениями задрипанного неудачника. — Если команды исходят от таких как Обри, — произнеся фамилию, однажды упомянутую Маршалси, я скривился, — мы будем воевать еще долго и долго.
— Вот так всегда, — Югоне поморщила лобик. — Стоит мужчинам заговорить о войне, прочие темы отходят на второй план. Будто кроме умения водить полки на свете нет другого занятия.
Толстушка Монна, отлученная от разговора более инициативными собеседниками, под речь и спор уговорила графин муската, совершенно раскраснелась и разжарилась. В её открытом декольте блеск капелек пота смешивался с блеском жемчужной нитки.
Маршалси она понравится, — вспомнил я о приятеле. — Эта не станет его кормить молочным пудингом.
Я помнил пальцем мажордома. Разряженный фраер, вихляясь со своей палкой, что рок-певец со стойкой микрофона, добрел до меня.
— Идальго Тибо Маршалси и бард Амадеус Медина. Распорядись выделить приличествующие званым гостям комнаты и накормить.
Мажордом ответил реверансом, отступил, подозвал слугу и перепоручил исполнение наказа.
— У вас гостит бард? — не сказано удивилась Югоне, словно я привел в дом слона или иную диковину.
— Молодой и очень талантливый, — отрекомендовал я. Как знать, возможно, моя протекция поможет парню легче шагать по жизни.
— Пригласите его спеть для нас, — попросила маркиза. Столичной штучке явно не хватало забав благородных салонов Хейма.
— Да, граф, почему нам его не представили? — вернулась в беседу Монна, влив в себя дополнительно несколько порций крепкой Мориякской мадеры.
— Принепременно, — отозвался я на просьбу, — но сперва пускай отдохнет. Бард молод. А пять дней в седле… не слишком поспособствуют юноше показать свой талант во всей силе.
— А второй кабальеро? — проявила нетрезвый интерес к мужчинам Монна, — Он кто?
— Идальго Маршалси? — переспросил я у толстушки. — Он у меня на службе.
Монна нравилась мне все больше и больше. Не всякий кабацкий ухарь хлестал вино как подвыпившая толстушка. С оттяжкой, мощным глотком. Прелесть, а не тетка.
Беседа прервалась. Подали десерт. Торт размером с пружинный матрац. Обсыпанный засахаренными фруктами, покрытый кремовыми розами, пропитанный ликером.
— Чудесно! Чудесно! — восхитилась Югоне, захлопав ладоши от избытка чувств.
Монна, хапнув добрый бокал сразу же заявила.
— Мне самую большую розу.
И повторила с вином. Оно и верно. Сухая ложка рот дерет.
Двое слуг, один бы не справился, нарезали торт удобоедомыми кусками и разложили по серебряным блюдцам. Налили мускат в длинные рельефные бокалы из хрусталя.
Югоне отковырнула кусочек стряпни ложечкой, пожевала торт и запила вином.
