— Значит, доступ к свиткам все-таки есть, — подытожил услышанное Тангай.
— Если они в Обители Матерей, считайте, что нет. Вы там не были и потому не знаете. А я был прошлой зимой.
— Я тоже там бывал, хотя и много зим тому назад, — повысил голос Тангай. — И говорю, что ничего такого уж страшного там нет. Тем более если можно отыскать туда дорогу по подземелью. Разговор со старушками я, так и быть, беру на себя. Зато в случае успеха у нас в руках окажутся такие вопиющие доказательства вранья нынешних правителей, что поднять людей на праведный бунт против замка будет лишь вопросом времени.
Гийс смотрел на собеседника и слушал его бравые речи с жалостью. Так мудрый отец смотрит на безалаберного сына, рвущегося торить собственный путь рядом с заботливо протоптанной тропой, свободной от острых камней, снежных заносов и подлых капканов.
— Кроме старушек, — сказал он, когда Тангай гордо умолк, — в Айтен’гарде много такого, о чем ты даже не догадываешься. Иначе ты едва ли рискнул бы предложить нам отправиться туда, разумеется, если хоть сколько-нибудь дорожишь жизнями этих женщин. — Он кивнул в сторону Гверны и Веллы. — Да и до старушек, как ты их ласково назвал, тебе вряд ли добраться и не свернуть по дороге шею.
— Это ты о чем, приятель? — Тангай побледнел. — Уж не ты ли их защитником заделался?
— Да нет, не я. Там и без меня есть кому за них заступиться. Некоторых девочек с первых дней учат не бояться убивать. Других — правильно и красиво давать жизнь. — Гийс покосился на слушательниц. — Третьих с молодых ногтей обучают ее продлевать. Себе и тем, кому положено. Насколько я знаю, первых послушниц большинство. Они умеют стрелять из луков и арбалетов и владеют мечами, ножами и копьями получше виггеров, знают слабые места на теле человека, а если нужно, то могут приготовить восхитительный яд, который ты не задумываясь примешь из их рук и выпьешь с благодарностью.
— Где-то я все это уже слышал, — хмыкнул Тангай, однако голос его звучал не так вызывающе, как прежде.
Никто не замечал изменений, происходивших в это время с Хейзитом. Не замечал и он сам, судорожно нащупывая ближайшую табуретку и усаживаясь, чтобы опередить подкашивающиеся ноги. Орелия… Его далекая, неведомая, недостижимая любовь! А теперь еще и сестра… Она ведь тоже провела не одну зиму в этой Обители. Чему учили ее? Убивать? Или «давать жизнь», как витиевато выразился Гийс, хотя все поняли, что он имеет в виду? Неужто за ее удивительной, нездешней внешностью все это время скрывалось чудовище? Или, что еще ужаснее, обычная хорена,[16] каких он с возрастом стал все чаще замечать среди обитательниц даже Малого Вайла’туна? Да хоть бы и не обычная! Какая гадость! Почему он не задумывался об этом раньше? Почему нужно было потерять работу, дом и друзей, чтобы услышать не внутренний, давно пробивавшийся к нему голос рассудка, а равнодушные слова вечно невозмутимого любовника сестры? Родной сестры. Нет, этого просто не может быть! Потому что если это так, если хоть что-то из сказанного сегодня — правда, если заговор против ныне здравствующих потомков Дули зрел давно, то… тэвил, то за жизнь Локлана и его малочисленных спутников он не даст и сломанного ногтя. Хейзиту вспомнились глаза Орелии, которыми она смотрела на Локлана в тот последний их разговор в доме Томлина на приеме по случаю, кажется, дня рождения его мерзкого сыночка. Тогда ему показалось, что она по-женски стремится привлечь к себе внимание столь завидного жениха, наследника правящего рода, храброго, красивого, решительного и… угодившего в западню. Он слушал их разговор, слыша лишь то, что позволяла ему услышать жгучая ревность. Бедный Локлан! Она обольщала его и заговаривала ему зубы лишь затем, чтобы втереться в доверие и ступить на один с ним плот. Тэвил! Она могла не знать, что он приходится ей далеким братом. Наверняка не знала. Зато знала наверняка, как с ним расправиться. Любовью. Или ядом. Или острым клинком. Он, Хейзит, все это чувствовал, почти предвидел, но приказывал себе терпеть, считая непозволительным малодушием. Нет, конечно, он ничего не понимал, не слышал в ее неожиданных речах измены. Это сейчас, когда Гийс, сам того не желая, задел больные струны его истомившейся по покою души, Хейзит живо нарисовал в воображении и взгляд Орелии, и изумленную улыбку Локлана, и напряженное лицо Олака, ее отца, и грязные закоулки Айтен’гарда, заваленные сейчас белоснежными сугробами…
— Хейзит, тебе плохо?
Велла тормошила его за плечо и вопросительно заглядывала в глаза. Он мотнул головой. Вероятно, просто задремал, потому что его спутники успели поменяться местами: мать стояла за столом и перебирала содержимое мешков, Тангай светил ей факелом и что-то жевал, а Гийс… Где же Гийс? Его нигде не было.
— Куда он делся? — Хейзит вскочил на ноги, чуть не опрокинув табурет и напугав сестру. — Вы что, отпустили его? Совсем сдурели?
Гийс появился раньше, чем обиженная Велла успела ответить. Отодвинул рукой кожаный полог при входе и вошел, поправляя штаны. Сказал с довольной ухмылкой:
— Ну, кто следующий?
Хейзит вопросительно посмотрел на сестру. Та отвернулась, скрывая не то смущение, не то улыбку.
— Сходи на дорожку, — посоветовал ему Тангай и причмокнул.
— А мы что, уже уходим? Неизвестно куда?
— Двигаться неизвестно куда лучше, чем сидеть на месте, — заметила Гверна, не отрываясь от дел. — Тем более что у нас все равно через некоторое время кончится вода. Гийс уверяет, что найдет дорогу в подземелье.
— Собираешься провести нас в Обитель Матерей? — уточнил Хейзит.
— Есть другие предложения? — Гийс развел руками, словно ожидая услышать более привлекательные идеи.
— И что мы там будем делать? Воевать со старушками? Пробовать на язык, не пересолен ли яд? Разве не ты нас уверял, что в Айтен’гарде водится всякая нечисть? Или, может быть, у тебя там знакомые? — Хейзит чуть было не продолжил свою мысль и не упомянул хорену, но вовремя спохватился: рядом стояла и слушала их разговор сестра. Да и вообще как-то странно, что недавние друзья теперь испытывают друг к другу неприязненные чувства и используют всякий повод, чтобы обменяться колкостями. Во всяком случае, один из них, Хейзит, потому что Гийс сохранял благожелательный вид и продолжал с внешней невозмутимостью сносить выпады в свой адрес. — А мы разве не можем выбраться из подземелья где-нибудь в другом месте? Подальше и от замка, и от Обители одновременно.
— Если найдем выход, именно так и поступим, — снова заговорила Гверна, затягивая очередной готовый мешок. — У меня после отдыха появились кое-какие мысли о том, где нас еще могут приютить.
