На двоих и напиваться проще, и мы устроили с капитаном пьянку. Вот интересно, в бою сгорело многое, но запасы вина и самогона почти не пострадали — умеют люди прятать то, что им действительно дорого. Пили вечер, потом ночь, пили ли утром — уже не помню. Что-то говорили, что-то обсуждали, и понятливое время снова ускорило свой бег. На второй день пили от тяжелого похмелья, потом пили за то, чтобы не сдохнуть от похмелья на следующий день. К вечеру второго дня к нам зашел Глыба и сел пить с нами. И только ближе к утру, тоже конкретно надравшись, он громко и предельно доходчиво объяснил, что думает об алкоголиках независимо от причины. Наверное, это должно было выглядеть грозно, только тогда это казалось скорее весело. Отсмеявшись, командир взял еще недопитую бутыль и просто выбросил в окно. А потом еще непочатую, после чего посмотрел на побагровевшего Меченого и предупредил:
— Если завтра увижу пьяным — повешу, — а потом перевел взгляд на меня и добавил. — А тебя — первым.
И вышел на улицу, громыхнув дверью за своей спиной. Мне бы так. Что изменилось — не знаю, но утром я чуть ли не ползком, но все-таки выбрался наружу. Прошел по городу, пытаясь осмыслить происходящее и понять, что дальше делать и как дальше жить.
Как жить, когда отказался от единственной что-то значившей цели? Сам. Сознательно. Понимая последствия. Как в следующий раз найти в себе ту ненависть, которую выдавил из своего сердца однажды, оставив Алифи в живых? Я знал ответ на этот вопрос — никак, но это не приносило мне покоя.
Так трудно быть реалистом, не знать розовых очков и воздушных замков. Но поздно сожалеть и меняться поздно — нужно жить дальше. Не холодным, жестоким и неприветливым настоящим, не теплым и уютным прошлым, а будущим, надеюсь исключительно светлым и радостным. Так чтобы брызги шампанского и душа нараспашку.
Город вокруг словно вымер. Когда мы только начали ворошить этот муравейник, готовясь к штурму, мы за два дня превратили серый городишко в крепость. Сейчас за два прошедших дня практически ничего не изменилось. Все те же развалины, копоть, черные пятна на стенах.
Никто не пробовал приводить улицы в порядок. Зачем? Если сил нет даже на то, чтобы убирать дома. Валенхарр жил, словно в летаргическом сне — пустота и тишина, лишь изредка нарушаемая апатичными жителями и тоскливо бредущими солдатами. Куда? Откуда? Все, запал кончился, если бы Рорка пришли сейчас, некому было бы давать отпор. И наши с Логором пляски с бубном ничего бы не изменили. Да и не было бы уже никаких плясок.
Целый день смотреть на мертвый город сквозь пелену головной боли было выше моих сил. Пусть другие офицеры борются с апатией и безнадежностью, сквозящей в глазах окружающих. Нужно решать вопросы с поиском продовольствия и питьевой воды? Естественно. Чистки колодцев? Само собой. Готовить временные бараки и распределять обязанности? Безусловно. Только мне все это вдруг стало совершенно по барабану. Потому что хватит.
Мне нужна пауза, и плевать, что вокруг война и плохо всем. Неважно. В этом бесконечном море подступающей тоски я должен найти берег, где еще осталась надежда. Мне никто ее не подарит, не принесет, не покажет — мне придется искать ее самому. Но как это сделать, если нервы уже на пределе, если психика уже звенит от перегрузок? И поэтому я вышел из так и не состоявшегося запоя только для того, чтобы бросить все и «взять отпуск». И в этот раз никто не сказал мне «нет»…
…
Отпуск всегда начинается с составления планов. Куда поехать, что посетить, где отдохнуть. Что купить, отремонтировать или продать. Отпуск — время, когда мы ставим перед собой особые цели. И мой отпуск здесь не стал исключением. Передо мной стояли, как минимум, две насущные задачи. Первая и наиболее срочная — научиться не замечать, что творится вокруг. Горе и страдания, лишения и тяготы чужих людей. Научиться ходить по городу так, словно недавно оглох и ослеп. Потому что иначе не хватит сил, и так не вовремя вернувшееся сострадание добьет меня раньше врагов. А оно мне надо?
Вторая задача была намного проще и привычнее — высвободившееся время пришлось отдать обучению. Мне здесь жить, а значит, пора открывать все заново, я и так слишком долго шел к этому простому выводу. Потому что мир вокруг — чужой, неприветливый, но он единственный, и другого уже не будет никогда. Потому что «оставаться в живых» и «знать» на войне слишком часто становятся синонимами.
Я выторговал жизнь для негодяя и убийцы, ценность которого была сомнительна, но он знал Роркский и местную географию. А я не знал ни того, ни другого…
…
— Ну что, Тониар, добрый вечер, — я — не Глыба, пугать людей вежливым обращением не умею, не стремлюсь, да и не нужен мне был страх этого охотника. Что мне до его страха?
— Ночь уже, — буркнул Тони, скосив взгляд в маленькое сквозное окошко на улицу.
— Будем считать, что ты так здороваешься. Ты знаешь, кто я? — это было не так важно, но начинать все равно с чего-то надо.
Тониар сидел на земляном полу, прижавшись спиной к холодной каменной стене крохотного подвала, и заметно мерз.
— Не знаю. Говорят, что в тебя призрак талли вселился. А еще слышал, что папа у тебя Высший. Что ты сам Высший, только в тело человека заключенный. За дерзость Владыке. Много чего несут, только не поймешь, где чушь, где правда.
Похоже, отмалчиваться переводчик не пытался, пусть и говорил хмуро, выплевывая слова сквозь заметно стучащие зубы.
— Допустим. Холодно сидеть?
Он хотел ответить что-то резкое, но взглянул на свои закутанные в тряпки пальцы и передумал.
— Холодно, — тихо признал Тони. И зыркнул на меня исподлобья.
— Я могу приказать, тебя переведут наверх, в комнату, где тепло и сухо. По крайней мере, пока ты будешь говорить со мной — будешь греться. И есть. Но будет одно условие, Тони. Знаешь, какое?
Тони нахмурился еще сильнее, но отвечать не стал.
— Это был вопрос, — простая констатация факта, ничего более. Произнесенное равнодушным тоном утверждение.
Я встал и повернулся к пленнику спиной, направляясь к выходу.
— Не знаю, — неожиданно ответил охотник.
— Условие одно — отвечать на вопросы. Сразу. Без пауз. Честно. Откровенно и без утайки, — я произнес, подойдя к двери. — Только поздно, Тони. Теперь у тебя будут целые сутки на то, чтобы подумать…
Я зашел к нему на следующее утро, едва солнце разогнало темноту, не став дожидаться окончания обещанных суток. Странно, в прежнем мире мне нравилось спать по утрам, здесь же — как отрезало, и ладно бы засыпал рано.
— Добрый день, — я не смог добавить приязни в голос, поэтому приветствие прозвучало казенно и офисно. С другой стороны, не на брудершафт же мне пить с этим убивцем? Ведь, по сути — он мразь, живущая лишь благодаря моей блажи.
