— Распорядитесь прекратить их мучения.
— Да, Госпожа, — печально ответил капитан.
Кай знал, что ее целительские способности далеки от всемогущества. Это тоже не ее врожденная магия. Вылечить легкую рану или простуду — да, но спасти умирающего Изольда, скорее всего, не могла. К тому же эти дети, даже исцеленные, все равно остались бы ее врагами, которых некуда девать в этой мертвой местности и с которыми некому возиться — а если на кого и тратить силы, то в первую очередь на своих. О чем Изольда тут же напомнила:
— Наши потери?
— Четверо убитых, семь раненых, из них три тяжелых.
— Хорошо. Я посмотрю, насколько им можно помочь. Нашли какие-нибудь запасы еды?
— Не очень много, им бы хватило еще дня на два-три, а нам — ну, сами понимаете.
— А транспортные средства? Лошади, мулы, ослы?
— Нет, ничего такого. И ничего с колесами.
«Им было бы не так-то просто удрать отсюда», — подумал Кай.
Расспросить Изольду без свидетелей он смог лишь вечером, будучи приглашенным в ее палатку. «Война войной, а ужин по расписанию». Помимо неизменной жесткой конины последних дней, на ужин в этот раз были поданы и трофейные сладости. Сладости составляли чуть ли не половину всего провианта арбалетчиков — дети есть дети.
— Ты ведь знала обо всем заранее, — произнес Кай без предисловий.
— Да. На сей раз мой агент сумел предупредить меня. Я допускала, что это может быть вброшенная дезинформация, но, как видишь…
— Почему мы просто не обошли этот город стороной?
— Это большой крюк. На севере болота, а к югу до сих пор горят торфяники. Место для засады было выбрано идеально, мы обязательно должны были тут пройти. И если бы мы этого все же не сделали, это подставило бы моего агента.
— Да, свой маг в Светлом Совете, конечно, ценнее, чем жизни сорока детей, не говоря уж о четырех наших солдатах.
— Вот уж не думала, что ты опустишься до типичной моральной демагогии Светлых, — презрительно фыркнула Изольда.
— А кто тебе сказал, что это упрек? — удивился Кай. — Я просто констатирую.
— Кстати, шестерых. Но это все равно хороший счет.
— Что?
— Двое раненых умерли. Остальные завтра смогут продолжать путь на своих ногах.
— Значит, одного тяжелого ты все-таки поставила на ноги.
— Да. Перелив в него силы двух других.
— Хмм… Ну да, конечно. Это тоже было оправдано. Но все-таки, почему, зная о засаде, ты повела нас в ловушку, никого не предупредив? Даже меня…
— Во-первых, я уже сказала — я не была уверена, что это правда, и не хотела никого заставлять дергаться раньше времени. В том числе и тебя.
— Ну знаешь ли, я бы все-таки предпочел знать заранее!
— Не сомневаюсь. Но ждать, когда по тебе начнут стрелять, не подавая виду — это довольно непросто. И даже если бы я сказала только тебе, по твоему поведению и другие могли бы заподозрить, что что-то неладно. А все должно было быть естественно…
— Почему? Только чтобы не выдать — птицам, я так понимаю? — твоего агента?
— Еще и потому, что у многих людей имеются рефлекторные предубеждения против убийства детей. Даже когда эти дети стреляют в них из арбалетов. Если бы мои солдаты заранее знали, кто им противостоит… они бы, конечно, все равно справились с задачей, но наши потери в итоге были бы выше, а не ниже.
— Но, я так понимаю, стрелы в нас летели все-таки не очень естественно? Иначе это было бы чистое самоубийство.
— Небольшое заклинание, разумеется, — улыбнулась Изольда. — По сути, локальная разновидность все той же погодной магии. Воздушный поток, отклоняющий стрелы. Работает неидеально, вблизи от тяжелого арбалетного болта не спасет, но того расстояния, на котором мы были от стен, в общем, хватает. Защитить так всю армию было бы слишком утомительно, я прикрыла только нашу повозку — но, поскольку абсолютное большинство стрел летело в нее, а точнее, в меня, этого было вполне достаточно. Тех, в кого все-таки попали, в общем-то, зацепило случайно — ну и, конечно, кое-кому эти детки все же успели всадить стрелу в упор во время штурма, хотя в клещи их взяли вполне грамотно, учения не прошли даром.
— То есть я мог и не лежать час под телегой в грязи?
— Надежнее было все-таки лежать. Как я уже сказала, это заклинание не дает полной гарантии. Вот если уметь проходить сквозь стены, тогда да — то же самое заклинание позволяет стрелам и мечам проходить сквозь тебя без всякого вреда. Но я не умею.
— Игнус умеет.
— Да, он недаром возглавляет Совет. Он действительно самый сильный маг в Империи и, соответственно, в мире.
— Сама ты, однако, в грязь прыгать не стала! — вернулся Кай к более приземленным материям.
— На то я и Госпожа, не так ли? — усмехнулась Изольда. — Госпожа не может позволить себе лежать в грязи, даже в золотых доспехах. Все шестеро за бортом повозки бы не укрылись, а для одной меня там место было.
— И все же, может быть, как-то можно было обезвредить этих мальчишек, не убивая их?
— И что с ними потом делать? — пожала плечами Изольда. — Им внушили, что я — воплощение зла, которое нужно уничтожить любой ценой. Думаешь, мое великодушие перевернуло бы их взгляды? Нет чувства более искусственного, чем благодарность, и великодушие врага вызывает не благодарность, а ненависть. Помилованный чувствует себя униженным. Его не сочли достойным смерти, как воина, с ним обошлись, как с нашкодившим котенком… Ну или, как вариант — не ненависть, а презрение, презрение к слабости мягкотелого врага, которого не грех ударить в спину, раз уж он так глуп, чтобы ее подставить… А нам, как ты сам можешь видеть, сейчас не до возни с пленными. У Армии Любви вообще не может быть пленных, у нее могут быть только добровольно присоединяющиеся ликующие сторонники…
— Значит, теперь имперская пропаганда ославит тебя еще и как детоубийцу.
— Да, — спокойно ответила Изольда, откусывая от пирожного, — это тоже входило в их план. В лучшем случае удастся убить меня, в худшем — объявить, что я убиваю детей. И знаешь что? Я уверена, что даже если бы мы отпустили этих мальчишек и велели им уходить с нашей территории, им бы не позволили вернуться живыми. Коль скоро не выгорел лучший вариант, так уж хотя бы утешительный худший должен сработать, не так ли? А уж кто именно расстрелял бы их где-то на границе мертвых земель — поди доказывай… Так что хорошего выхода для них все равно не существовало. А мне, в общем-то, все равно, что вещает обо мне имперская пропаганда — меня будут любить в любом случае. А с некоторых пор, полагаю, чем больше меня демонизируют, тем больше у меня сторонников.
Два дня спустя в качестве подтверждения ее слов Армию Любви встретил обоз с провиантом. Его сопровождали восемь возниц и полторы дюжины имперских кавалеристов — естественно, дезертиры. Командовавший ими капрал с грубым, кирпичного цвета лицом объявил, что они прорвали кордоны (по его словам, это было несложно, ибо имперская гвардия, уже который день подряд только и делающая, что отступающая, не видя противника, и воюющая с собственным народом, разваливается на ходу) и прибыли, чтобы служить Изольде — прибыли не с пустыми руками, зная, что путь Армии Любви через выжженные земли был тяжел. Изольда спокойно поблагодарила своих новых подданных и потребовала коня; капрал тут же уступил ей своего. Легко взлетев в седло, она поехала вдоль тяжело груженых телег, содержимого которых теперь уже должно было с лихвой хватить до самой столицы. Однако взгляд ее скользил не только по мешкам, коробам и бочонкам. На какой-то миг он задерживался на лицах каждого из новых поклонников (млевших и от такого мимолетного внимания) — и вдруг, что-то почувствовав, Изольда натянула удила, разворачиваясь к телегам обоза правым профилем.
Статный красавец-кавалерист, сидевший в седле напротив нее с другой стороны телеги, вздрогнул.
Изольда расплылась в улыбке.
— Я знаю, кто ты, — сказала она, — и я знаю, зачем ты…
Договорить она не успела. Лицо красавца исказилось, и он со всей силы саданул шпорами бока своего жеребца, посылая того в головокружительный прыжок прямо через груженую повозку. Еще до того, как передние копыта коня расплескали жидкую грязь, кавалерист выбросил правую руку вперед, пытаясь схватить отшатнувшуюся Изольду…
