В 05.10 самолеты приземлились в Череповце. И вовремя. Наступление Союзной рати от Ярославля и Рыбинска как раз достигло муниципальных границ города. Так что свежие силы пригодились. А две группы диверсантов, сброшенные во время перелета на парашютах, в 7.00 взорвали в Рыбинске железнодорожный и шоссейный мосты через Волгу. Операция дерзкая, но уверенный в своих силах противник охраной стратегических объектов в Рыбинске не озаботился. Это была операция возмездия в чистом виде, поскольку никакой оперативной ценности во взрыве мостов не было. Но вот напомнить кое-кому, что начавший военные действия на чужой территории рискует закончить их на своей, стоило. И раз так, напомнили.
Не оплошали и Менгдены. Понятное дело, что никакого специального оповещения не существовало, но Конрад Менгден, с которым в два часа ночи связалась Варвара, сумел уже к шести часам утра сосредоточить на аэродроме в Юрьеве [106] около полусотни волонтеров из числа Балтийских Менгденов и родственных им семей. В 8.20 они были уже на аэродроме Устюжна в шестидесяти километрах на юго-запад от Череповца. Ближе было не подобраться, потому что аэрополя в Кадуе и Хохлово были уже заняты отрядами Союзной рати.
Но нет худа без добра, за двадцать минут до них, в Устюжне высадился довольно крупный отряд, — 107 человек, — прибывший из Тихвина и состоявший из Приладожских Менгденов и новгородских повольников и ушкуйников [107], в срочном порядке нанятых Великим князем Русским и Литовским Михаилом Ягеллоном.
И, наконец, около 9 часов утра на аэродроме Вологды один за другим произвели посадку четыре огромных транспортных «басилевса» [108]. Эти самолеты, вылетевшие из Ростова-на-Дону, прошли над территорией Союзных княжеств с транспондерами Хазарского Каганата, имевшего, как союзная автономия, куда больше прав, чем удельные княжества. Так что пришлось их пропустить. Так в Вологду попали полтораста наемников, проплаченных князем Северским-Бабичевым. И, разумеется, они прибыли туда не с пустыми руками. Привезли бронетехнику и гаубицы, и все те же автоматические минометы.
Об этих событиях Бармин знал только по косвенным данным, получая в течение дня сообщения о вступавших в бой подкреплениях. Теперь же ему стала понятна подоплека событий, и он порадовался в душе, что сдружился с Федором, — «Интересно, он знает, что мы братья?», — не поругался с Глинскими и приблизил к себе Менгденов, четко обозначив планы по возрождению клана. Интригой оставались лишь действия Михаила Ягеллона и князя Псковского. Их помощь, как, впрочем, и помощь Новгородского посадника, в нынешних обстоятельствах дорогого стоила и прямым текстом «намекала» на возможность возобновления исторически существовавшего между ними военно-политического союза.
Не успел Бармин об этом подумать, как Варвара вывалила на него новую порцию новостей, как раз из этой самой «военно-политической» области. Оказывается, в то время, когда он геройствовал, освобождая от врага Вологду, — а точнее, в девять часов утра, — по приглашению Михаил Ягеллон на чрезвычайное совещание в Вильна собрались Наместник Ревельский боярин Петр Саковский, князь Псковский Дмитрий Миркинич, князь Изборский Иван Игнатович, Посадник от руки княгини Полоцкой боярин Борис Бороздин, князь Глинский, Наместник Торопецкий князь Александр Литвин, председатель союза Балтийских Менгденов барон фон Лагна и несколько менее известных лидеров Северо-Запада. Собрание проходило бурно и закончилось тем, что все его участники без единого исключения подписали челобитную государю императору с просьбой разрешить военные действия против Ярославского, Ростовского, Галицко-Дмитровского, Суздальского и Костромского княжеств на основании того же закона «О разрешении взаимных претензий», используя который перечисленные княжества напали на графство Менгден.
«Ничего себе! — удивился Ингвар. — Они что, готовы за меня вписаться?»
Получалось, что так и есть, ведь кое-кто из этих людей оказал ему, — пусть и негласно, тихой сапой, так сказать, — ощутимую военную помощь. Но, если так, возникал вопрос, с чего вдруг такая благотворительность? Или у них имеется в этом деле свой интерес? То есть, это даже не вопрос. Интерес просто обязан быть, иначе никто даже пальцем не двинет. Любопытно было так же, как отреагирует на этот демарш государь-император. Запретить он им не может, ибо закон един для всех. Но, и разрешать нельзя, потому что это означало бы устроить на северо-западе империи полномасштабную войну. Значит, что? Остановить военные действия «в связи с вновь возникшими обстоятельствами»? Вопрос, однако, будет ли этого теперь достаточно?
«Боюсь, что Его Императорское Величество заигрались в свои политические игры, никак не рассчитывая получить в ответ такой дружный отпор».
Однако и придраться не к чему. Формально никто из Виленских подписантов и слова не сказал против самого императора. Все филиппики были направлены против одной лишь Союзной рати. Однако при всем при этом абсолютно не прояснённым оставалось одно немаловажное обстоятельство: что именно заставило их всех объединиться и встать на защиту графства Менгден? А между тем, ларчик открывался просто, достаточно было взглянуть на карту и вспомнить дела не таких уж давних дней. Если вывести за скобки Нестора Глинского и Великого князя Русского и Литовского Михаила Ягеллона, все остальные участники нынешнего Виленского комплота так или иначе входили когда-то в пресловутую Северную марку.
«Вот оно! — понял Бармин. — Они решили воспользоваться ситуацией и возродить марку, а император, выходит, или знатно им подыграл, или, напротив, эпически лоханулся, не подумав о последствиях данной им „отмашки“».
Но тогда возникали новые вопросы. В чем интерес Виленских подписантов? За каким, извините, хреном сдалась им эта долбаная марка? А император? Нужна ему такая головная боль, как новое-старое княжество, едва не ставшее когда-то независимым королевством? Это вряд ли. Так что вопрос о подыгрывании можно с повестки дня снять. Слишком сложно и, по большому счету, незачем.
— Думаю, император сейчас в большом затруднении, — продолжала между тем Варвара. — Союзники наверняка обещали ему блицкриг, а сами мало того, что получили по носу, так еще и притащили на хвосте Северную марку, о которой все даже думать забыли. Союзники, понятное дело, горят желанием с Менгденами поквитаться, но, если им разрешить, то придется разрешить и западникам, тем более, что по закону, они в своем праве. И получается, что император без какой-либо выгоды для себя своими руками развяжет войну на своей собственной территории.
«Тут не поспоришь!»
Удивительно, но при том, что телом он был немощен и убог, голова у Бармина работала нормально, и Варвара это по-видимому чувствовала. Оттого и продолжала рассказывать о событиях минувшего дня. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. И в какой-то момент, Ингвар почувствовал, что окно возможностей закрывается. Речь Варвары сначала стала невнятной, а затем и вовсе превратилась в едва модулированный шум. Мысли застопорили свой бег, перейдя на шаг, а затем и вовсе остановились, так что в следующий раз Бармин пришел в себя только назавтра ближе к обеду.
2. Шестнадцатое ноября 1983 года
Беспамятство, — поскольку полноценным сном это состояние не назовешь, — продлилось почти десять часов. Прошлый раз очнулся в половине четвертого ночи, продержался, со слов Варвары, около часа, — хотя так и не смог открыть глаза и толком попить, — а сейчас было уже около трех пополудни. Во всяком случае, так сказала ему Ольга.
— Привет! — сказала она. — Чувствую, что ты очнулся. Говорить ты пока не можешь. Целитель полагает, еще день-два, как пойдет восстановление, помолчишь. Но попить сегодня попробуем.
Сейчас Бармин хорошо слышал ее речь, понимал ее, мог на ней сосредоточиться. Думать тоже мог. Но вот с моторикой дела обстояли, прямо сказать, хреново. Мало того, что нет сил, — слабость, немощь и прочая ерунда, — так он к тому же не владел своим телом. Не парализован, не попустите боги, но временно не «дееспособен».
