Пастор Браун укоризненно взглянул на него.
– Ты ведь изначально знал, что из этого ничего не выйдет. Шарлотта, правда, стала тише и вежливее, но мы с ней все еще не ладим. Рейвен изнывает от скуки и ведет себя как ребенок: то дразнит и отвлекает Шарлотту, то играет со всем, что попадет к нему в руки. Бернард же – закоренелый грешник. Боюсь, служба Элдрику уничтожила в нем все человеческое, наполнив одним лишь злом.
– Нет людей, которые были бы просто злодеями, – возразил Льюис, – у каждого есть свои обстоятельства.
– Так можно оправдать что угодно: насилие, жестокость, убийства. Бернард творил все это и не раскаивается в совершенных деяниях. Будь с ним очень осторожен, сын мой.
Льюис не ответил, молча разглядывая чашку с чаем. Бернард тоже был проблемой, но контролируемой. А вот что будет, если с него снять проклятье Воронов? Куда подастся человек, большую часть жизни убивавший по приказу? В разбойники? В наемники? Но Бернарду уже было пятьдесят восемь. В этом возрасте тяжело будет начать новую жизнь. А что делать с Рейвеном и другими бойцами?
Льюис тяжело вздохнул. Просто расколдовать всех и вернуться в Рейнпорт не выйдет. Он должен будет решить эту проблему до снятия проклятья.
– Ты расстроен, сын мой? Поделись, я всегда тебя выслушаю.
– Не могли бы вы звать меня просто Льюис? Меня несколько смущает ваше обращение. Я не слишком верующий человек и общаюсь с вами именно как с человеком, а не со священником. Надеюсь, вас это не обижает.
– Как пожелаешь, – ответил пастор Браун, – хотя жаль, что ты отказываешься от веры. Она поддерживает людей в смутные времена и не дает сломаться под грузом жизненных испытаний.
– Но она же туманит разум и не дает подвергать сомнениям ошибочные суждения, – возразил Льюис, – я как-то встретил Принца Ричарда на улице. Пока он видел во мне человека, он был снисходителен и почти дружелюбен. Я засмеялся над его титулом, а он даже не обиделся. Но стоило ему узнать, что я – Великий Ворон, и его словно подменили. Он собирался убить меня, и молить о пощаде было бесполезно. Он верил, что избран для очищения города от монстров, а я – всего лишь хитро маскирующаяся тварь. Почему он не видел, что Вороны – люди? И почему этого не видели…
Он оборвал себя, но пастор Браун его прекрасно понял.
– …мы с Уильямом Бломфилдом? Потому что реальность убеждала нас в обратном. Вороны творили в городе что хотели. Это ты запрещаешь им грабить и убивать, а Элдрик разрешал. Знаешь, я не то чтобы храбрый человек. Тогда я не смел призывать людей бороться с Воронами, боясь за свою жизнь. Но были те, кто не мог молчать. Люди прятали Принца Ричарда во время охоты на него, лечили раны Рыцарям или сами становились ими. Обычно Элдрик не обращал на это внимания, но если кто-то досаждал ему слишком сильно, он посылал своего жестокого пса, Сореса, разобраться с проблемой. И делалось это зверски, напоказ, чтобы все знали, что их ждет. Знаешь каково это – вечером говорить с другом, а утром видеть его медленно умирающим, прибитым к часовой башне, и молить бога, чтобы тот поскорее избавил его от мучений? Мы чувствовали себя такими бессильными!
Пастор Браун сгорбился и сцепил руки в замок.
– Почему людей не снимали оттуда, если они еще были живы? – тихо спросил Льюис.
– Не могли. Лестницы были коротки. Да и боялись: в любой момент могли прилететь Вороны, и спаситель присоединился бы к жертве. Мы верили, что только нелюди способны на подобную жестокость. Когда Принц Ричард воткнул голову Элдрика на пику, выставил на главной площади и объявил, что его тирания окончена, город праздновал это неделю. Господи, как же мы его обожали! Он был героем, освободившим нас от тьмы и постоянного страха смерти. Прекрасный Принц – это спаситель, символ света и надежд на мирную жизнь. Вороны исчезли с улиц, скрылись в тенях, и он постоянно охранял нас, спасая от редких нападений. Мы прощали ему все. Принц Ричард никогда не сомневался в том, что Вороны – зло, и не позволял сомневаться окружающим. Он действительно был великодушен и снисходителен к людям. Твой смех не смог бы его задеть: мелочность была ему не свойственна. Сильные люди ею не страдают. Но стоило хоть кому-то усомниться в его праве казнить Воронов – и он терял рассудок. Прекрасному Принцу нельзя было перечить в этом.
– Но почему?
– Я не знаю. Полагаю, он считал, что сомнения горожан обесценивали жертвы, принесенные им ради победы над Элдриком. С иного пути невозможно свернуть, особенно если мостил его сам, проливая пот, кровь и слезы.
– Надеюсь, мой путь не будет таким, – вздохнул Льюис.
Ему было о чем подумать.
***
В три часа он, как обычно, отправился на занятия с Джеком. У них не было какого-то конкретного графика, Джек выбирал день следующей встречи сам, согласовывая его с Льюисом. Но место оставалось неизменным: теплый солнечный парк, в котором днем гуляли люди и не бывали Вороны. Заниматься философией на природе нравилось им обоим.
– Я немного завидую твоему полету мысли, – однажды признался Джек, – ты часто рассуждаешь о вещах, которые я даже не замечаю. Постоянно находишь в них двойные и тройные смыслы. Как тебе это удается?
– Мышлению нужно учиться, и философия прекрасно в этом помогает. Она задает вопросы там, где другие обходятся поверхностными ответами. Взять, например, философию бытия. Как ты понимаешь последнее слово, Джек?
– Бытие – это существование, что тут непонятного?
– Все. Или ничего, – улыбнулся Льюис. – Гейдеггер считал, что это – слишком простой ответ. По его мнению, бытие – это сущность существования сущего. Так что ты потерял два слова из трех в определении.
– Он был сумасшедшим? – Джек схватился за голову. – Почему мы изучаем чужое безумие?
Льюис рассмеялся.
– Нет, он просто любил вводить собственную терминологию. Это и сделало его философом, чьи труды изучают в университете. Сущее – это нечто конкретное: ты, я, дерево, парк. При этом сущее должно обладать особыми свойствами, которые его определяют. Например, дерево обладает древесностью, ты и я – телесностью, а парк…
– Парковностью?
– Именно так. Не смейся. Парк – это место с деревьями, аллеями и людьми. Место, в котором отсутствуют деревья, расчищенные дорожки для прогулок и люди, для которых все это сделано, парком не является по определению. Так же, как дерево не может быть без древесины, а мы с тобой – без тел.
– Слушай, а теперь стало понятнее, – оживился Джек, – но в чем разница между сущим и бытием?
– Бытие не существует отдельно от сущего, так же как наши тела не существуют отдельно от нас. Бытие может быть твоим, моим, парка, Гейдеггера. Но не может быть бытия без чего-либо. А сущее просто есть. Сущность же – это внутреннее содержание и основа чего-то, например, сущего. Существование – это процесс, растянутый во времени.
– То есть бытие – это суть процесса, происходящего с чем-то конкретным? Надо записать.
Джек был старательным студентом, и Льюису доставляло удовольствие его учить. Как знать, если бы не проклятье, он мог бы и в самом деле преподавать в университете ту же философию. И даже зарабатывать на этом деньги, как сейчас. Забавное чувство: он не работал уже больше семи лет. Как бы не превратиться в Сольвейна, с его безмятежным бездельем. Впрочем, Сольвейн теперь тоже был занят: Агата постоянно находила, к чему его привлечь, а он никогда не отказывал ей в помощи. Молодец. И даже не сможет ее соблазнить и испортить ей жизнь. Идеально.
Общаться с Джеком Льюису тоже нравилось: тот не знал, что он – Великий Ворон, и общение шло на равных. Джек не спрашивал, Ворон ли Льюис, и тому не приходилось лгать об этом. Стоило ли говорить правду, если спросят? Наверное, нет, но мысль о лжи напрягала Льюиса, рождая внутри какое-то сопротивление. Сразу вспоминался Бломфилд. Ведь именно лживость была главным аспектом его неприятной личности. Он лгал всем и потому был абсолютно ненадежен. Так что же с ним делать?
