Мог бы не говорить! Я сразу понял, почему пан Мацапура принялся пани Сале обхаживать. У той, понятно, свой интерес, да только нашего пана не проведешь! Аукнется ей ее белое платье! В нем и зароют, едва дорожка через Рубеж откроется!
- Есть у меня думка, как толк наладить! А ведь у них там даже рушниц нет!… Да, ты этого ребенка-то видел?
- Видел, пан Станислав, - удивился я. - Только не разглядывал. Дите себе - и дите!
Он вновь задумался. Выпустил клуб сизого дыма, качнул головой.
- Ан не совсем! То, что пальцы на руках не по счету - ладно. И не таких рожают! А вот сколько ему?
- То есть? Что пан имеет в виду? - удивился я. - Гринь Чумак говорил: дите две недели как родилось…
- Две недели! - пан Станислав даже трубку отложил. - Да ты бы поглядел сейчас на него, на байстрюка этого! Ему полгода - не меньше! Скоро зубы резаться будут!
Полгода! Я вспомнил вопящий сверток на руках у пани Сале.
Полгода?
Был бы гоем - точно перекрестился.
Кто же ты такой, Пленник?
- А с братом его, пан Юдка, мы вот что сделаем. Утром человечишка прибежал из Гонтова Яра, поведал кой-чего. Тамошние лапотники совсем спятили. Хату, где тот хлопец жил, спалили, да мамку его из домовины выбросили…
- Как? - мне показалось, что я ослышался. - Из домовины?
- Выбросили и колом проткнули, а после тоже сожгли - чтобы с чертями не путалась, да из могилы не вставала. Что с хлопов взять? Дурни! Вот мы про это чумаку и расскажем. Сам же говорил: лихой из него сердюк выйдет! Будет при брате - да при мне!
Лихо пан Станислав задумал! Теперь чумак сам за шаблюку схватится.
- Вот так! Как за Рубеж пойдем, его и возьмем - вместо пса. Как думаешь, пропустят нас твои ангелы?
На этот раз я не удержался - вздрогнул. Пан Станислав усмехнулся, но усмешка почти сразу погасла.
- Их можно… подкупить - или напугать?
Подкупить? Пани Сале попыталась - на свою голову. А вот напугать…
- Рабби Шимон бар-Йохай когда-то прогнал Малаха-Разрушителя, - осторожно начал я. - Прогнал - и запретил возвращаться. Но я - не бар-Йохай. И вы, пан Станислав, тоже.
- А договориться? - живо подхватил он. - Ведь нужно же им чего?
Я закрыл глаза. Блаженны несведующие! Договориться - с кем? С чем? С громом, с молнией, с потопом?!
С Рубежными Малахами?!
На миг все словно сгинуло - и я вновь очутился в холодном мокром лесу у старой дороги на Умань. Заныли скрученные веревкой запястья, запершило горло от страшного, удушливого духа горящей заживо плоти. В глаза ударил ослепительный свет - ярче пламени, ярче солнца: белый, проникающий даже сквозь закрытые веки.
- …Твое желание услышано, Иегуда бен-Иосиф! Да будет так! И знай, что жалеть уже поздно!
Ярина Загаржецка, сотникова дочка
Кровный соловый конь нетерпеливо переступал тонкими ногами, плохо понимая, чего ждет хозяйка. Горячие ноздри раздувались, копыта били в снег.
Ярина растерянно оглянулась. Вот еще одни сани, забитые добром, за санями бежит одуревший козленок, на руках у бабы - рыжая кошка.
Бегут!
С самого утра бегут - кто в Полтаву, кто в близкий Харьков. Пустеют Валки!
Девушка покосилась на Хведира. Тот сгорбился, вцепившись здоровой рукой в конскую гриву. Конь словно чуял - свесил голову, глядя вниз, на истоптанный снег.
За этот страшный день парень почернел; у рта залегла нежданная складка. Горе - и поплакать некогда.
Вот и еще сани, на них баба с двумя младенями. Муж тут же - сидит на пристяжной в распахнутом тулупе.
Бегут!
…Тело пана писаря привезли поздним утром - порубленное, с выжжеными очами. Не ладно умер Лукьян Еноха! Остальных оставили в Хитцах - в полусоженной церкви. И некому было оплакать - в селе не осталось ни души. Кто не погиб, порубленный, пошматованный, застреленный, тот сгинул, уведенный неведомо куда.
Погинули Хитцы! И теперь страх пошел по округе. Некому отозваться, некому стеной стать…
- Может, и вправду уехать? - поневоле вырвалось у девушки. - Хведир, что делать?
Бурсак мотнул головой, щека дернулась.
- Пока батьку не поховаю - никуда не уеду. Да и куда бежать-то? Зима! В лесу - верная смерть, а в поле - нагонят.
Девушке стало стыдно. Бурсак в окулярах ее смелости учит! А ведь верно, учит!
Послышался дробный топот. Из-за угла вылетел Агмет на своем вороном, подскакал, махнул рукой.
- Сюда идут, ханум-хозяйка! Я им сказал, чтоб шибко сюда шли! К тебе, ханум Ярина!
Единственный глаз татарина горел злым огнем. Агмет тоже не боялся. Не боялся - и первым сообразил, что делать надлежит. Ярина улыбнулась - верно! Пусть идут, разберемся!
Толпа уже вываливала на майдан - мужики, бабы, молодые парни, даже детишки. Впереди грузно семенил валковский выборный - тучный старик, умевший, как хорошо помнила девушка, лишь кланяться и поддакивать. Оттого и выборным поставлен!
Люди заполнили майдан, окружили всадников. Кто-то протянул руку к узде солового скакуна, но Агмет свистнул камчой - и смельчак-невежа поспешил отшатнуться.
- Панна сотникова! Чего делать-то? Скажи, чего делать? Пущай скажет! Скажет!
- Чего там спрашивать? - тут же отклинулись иные. - Бежать! Бежать надоть! Из Минковки уже бегут, из Перепелицевки бегут!…
Ярина ждала. К горлу подступил страх, и она с тоской вспомнила батьку. Пан Логин Загаржецкий живо бы объяснил этим мугырям, чего делать надо. Но батька далеко, а беда - вот она, рядом.
Она вновь взглянула на Хведира. Парень смотрел вниз, под конские копыта. Да, не вояка! Вот браты его - один к одному, черкасская кость. Но они тоже там, на синем Дунае…
- Тихо!
Ярина привстала в седле, рука с "корабелкой" взлетела к серому низкому небу.
- Тихо, панове-молодцы! Что орете, как жидовский кагал? Пришли слухать - так слухайте, чего я скажу!
Гвалт стих, сменившись холодным, тяжелым молчанием. Десятки глаз смотрели на худую плосконосую девушку в серой кожушанке и черкасской шапке с белым верхом.
Ярина подождала, вдохнула холодный воздух.
Пора!
- Что, обыватели валковские? Бежать вздумали? Волков по чащобам кормить?! Вы побежите, соседи побегут - и край запустеет. Для того ли прадеды ваши здесь засеки строили да татар в пень рубали? Неужто они трусов породили?
Ответом была тишина. Мужики прятали глаза, смотрели вниз, отворачивались.
- Батька твой, панна сотникова, далеко, - наконец бросил кто-то. - Он на Дунае, а мы - здесь. И татары здесь. Пан писарь погиб и все черкасы с ним. Кто Валки оборонит?
- Верно, верно! - откликнулись другие. - Чего ее слушать, соплюху! Бежать надоть, бежать!
