В голове гудело от крепкого вина, и образ Эйрин — насколько он вообще мог её помнить — растекался утренним туманом. Черты лица плыли, стирались, и перед глазами снова и снова возникала Орлана.
- Пока что нет. Сейчас ты соберёшь свои мозги в кучу и пойдёшь с ней разговаривать. — Маартен раздражённо отряхнул полу плаща. — Идём, познакомлю.
- И… что мы с ней будем делать? — глупо спросил Теро, ещё не в состоянии отойти от мутного состояния полусна. Он сидел, уперевшись подбородком в ладонь, и смотрел только в стол. Во рту было гадко.
- Коронуем завтра, — буркнул генерал, и было непонятно, то ли он шутит, то ли удивляется глупости собеседника. — Да, найди этого своего советника. Как его… Эрвина. Он должен иметь понятие о таких мероприятиях. А я в подобной ерунде никогда не участвовал.
- Ты слышал грохот? — перебил его Теро, сам того не ожидая. Просто в одно мгновение горький туман сложился в одно желание — узнать правду.
- М? — резко обернулся Маартен.
Теро скорчился от его взгляда, как от боли. В голове гудело уже так, что он едва слышал собственный голос. Сейчас лечь бы где-нибудь, да хоть на полу, и забыться до самого утра. А утро придёт — серое, тусклое — тогда уйдут страхи, и можно будет хорошенько выспаться.
- Ты давно в замке?
Генерал оскалился, как цепной пёс.
- Да я полночи в эту дверь стучал!
- Значит, ты должен был слышать грохот, — упрямо гнул своё Теро, подпирая лоб кулаком. Просто так держаться голова совершенно отказывалась.
Судя по звукам, Маартен поднялся. Забухали его тяжёлые шаги — к двери, потом к окну. Он склонился над Теро, едва ли не принюхиваясь к нему.
- Что ты несёшь?
Не оборачиваясь и почти не разжимая губ, чтобы вином не пахнуло ещё сильнее, Теро мотнул головой:
- На третьем этаже что-то рухнуло.
Генерал хмыкнул и медленно выпрямился. Шар белого пламени дрогнул от взмаха его плаща. Скрипнула дверь. Только тогда Теро решился поднять голову: Маартен стоял в дверном проёме, и приёмная за его спиной — пустая, совсем не страшная комната с ободранными стенами — была освещена ещё парой шаров.
- Меньше бы ты пил, — буркнул он и презрительно скривил губы.
Ночь обещала быть долгой. Эйрин оставили ждать в комнате, окна которой выходили в оранжерею. Под бдительным надзором солдат, конечно, но она и не думала сбегать.
Фонтан молчал, и с деревьев облетели все листья, но Эйрин, откидывая голову назад, думала совсем о другом. Её не пугала заброшенность замка, не смущали пыльные драпировки, и почерневший сад. Она была дома. Наконец-то.
Эйрин прислушивалась к привычному эху шагов в галереях. Пальцы жадно ощупывали мягкую обивку кресла. Здесь даже воздух пах по-особому, только Эйрин никак не могла определить — чем именно. Детством, наверное.
- Подъём!
Встрепенулись задремавшие на карауле солдаты. Нет, эти были — не чета элитному замковому гарнизону, который нёс службу при Орлане.
Тяжело впечатывая шаги в пол, в комнату вошёл генерал. Он проследовал к соседнему креслу — Эйрин следила из-под полуприкрытых век. В ярком свете огненных шаров она заметила, что край его плаща забрызган дорожной грязью, по-старчески узловатые пальцы генерала сжимали его отворот, словно плащ норовил свалиться.
Следом за ним в дверном проёме появился ещё один мужчина — молодой, но какой-то помятый, словно его только что подняли из постели, а спать он предпочитал прямо в одежде.
- Ну что ж, здравствуй… — Он помедлил с тем, чтобы назвать её по имени. Или хоть как-нибудь. — Принцесса.
Эйрин снисходительно улыбнулась ему вместо приветствия. Невежливо, но очень красноречиво.
- Лорд консул. — Она кивнула.
Когда-то он был красивым. И напоминания об этой красоте остались до сих пор, например, щёгольски подстриженные усы или алая оторочка на рубашке. Изысканные серебряные пряжки на сапогах. Когда-то. А теперь в нём не осталось ничего, кроме злости.
Если это он собирался её убивать, нанимал бандитов, то Эйрин не боялась. Чего бояться-то это пугало? Да и потом, у таких, как она, всегда есть завистники и недруги. От каждого не набегаешься.
Теро опустился в третье кресло. Вышло, что они двое оказались напротив Эйрин, так нечестно — двое на одну, но напугать её они бы всё равно не смогли. Здесь она была своей, а они — чужими, как бы ни старались казаться давними обитателями замка.
- Говори. Что ты знаешь? — потребовал генерал. Голос, грубый, похожий на рык демона, хорош был для солдат, но сейчас звучал нервно. Какая же долгая ночь.
Эйрин помедлила, заставляя их поднакопить раздражения.
- Наверное, вы уже заметили, что мир изменился, — сладко сказала она. Маленькая хозяйка мира. — Так вот, он изменился не просто так. Миру нужна была императрица, и он меня нашёл.
Она водила пальцем по подлокотнику, скользила по серебристым узорам, лилиям и листьям. Остро заточенный ноготь чуть царапал ткань.
- И если вы меня убьёте, мир рухнет.
Теро вздохнул — но вздох получился больше похожим на стон — и подпёр голову рукой. Бледный и сморщенный, как сухой лист, он словно и не слушал Эйрин, а жил всецело в мире своей боли — очень важной и очень большой. Она уже начинала сомневаться, что это именно он нанял наёмных убийц. Куда ему, ему бы рубашку постирать для начала.
- А если мы тебя посадим на цепь и заставим жить, пока нам это нужно? — Маартен пожевал выцветшими губами, подбирая слова, но, видимо, решил пока не опускаться до откровенной грубости.
Эйрин посмотрела на него в упор. Жажда ответить гадостью на гадость недолго жила на её языке. Гордая, как будто хозяйка положения, грациозная, словно одетая в лучшее платье, а не в расшитый по размеру наряд Савии, она думала об одном — как себя вести, потому что в своих мечтах она каждый раз двигалась по-разному. Слова для разговора Эйрин давно уже придумала.
"Только не забрасывай ногу на ногу. Это неприлично", — так сказала бы мама. Эйрин откинулась на спинку кресла и забросила ногу на ногу. Мама замучила со своими правилами: "Говори тише, девушке не пристало так громко кричать. Надень лучше это платье. Скромность и сдержанность, запомни".
Скромность и сдержанность — то, что Эйрин ненавидела.
- А если так, рассчитывайте на себя. Могу и полгорода обрушить.
Он не поверил. А Теро до сих пор сидел, уткнувшись в кулак.
- Твоя мать не торопилась разрушить полгорода, — заявил генерал, кривя губы, как будто только что отхлебнул хршасского вина.
- О, она была слишком добра к вам. Альмарейн — её любимое детище. А вот меня к нему ничего не привязывает. Могу и разрушить, а потом уйду, разбирайтесь тут сами.
