— Правильно! — неожиданно соглашается граф, — Потому что он знает, когда можно воевать, а когда — нет! Вот я — не знаю. Дайте мне корону, я тут же на всех нападу, я такой! Сдохнем, но победим! Но пока король — не я, никто из военных на короля не пойдет! Я сказал!
"Храбрость… Странно, но только храбрость"
***
У Гольденберга все чинно. Никакого вина, никаких чернил. Все серьезно и деловито.
— Не будем мечтателями, господа, — мощные руки бывшего крестьянина сцеплены в замок, — старые роды никогда не позволят мне стать королем. Я — не генерал Нец.
Купцы согласно кивают.
— Но, если мы поможем нашим друзьям, то они нам отплатят. Я лично прослежу, чтобы таможенные тарифы и ставки налогов были снижены. Цены на товары, закупаемые казной — повышены…
— А откуда в казне появятся деньги? — спросил незнакомый купец в широкополой крестьянской шляпе, — если налоги снизятся…
— А это, — Гольденберг вежливо улыбнулся, — причина, по которой я не хочу становиться королем. Сейчас деньги из казны требую я, а так будут требовать с меня. Зачем мне ломать голову? Пусть новый король ломает.
"Жадность. И Беспринципность"
***
И снова выпивка, снова мундиры полков. Не все, не все слушали графа цу Блауфалке…
— Генералу Нецу — конец! — цу Гольденсаат захохотал, — Конец, черно-буро-серая! Сначала я даже хотел поднять вас, ребята, и скинуть его в ту канаву, из которой он выполз. Но наши друзья все сделают за нас. Нам — и вам — нужно только не дать подняться тем отпрыскам нашей армии, которые остаются ему верны. И все! Чистите ружья, ребята. Скоро война!
Военные восторженно зашумели. Это для солдата война — кровь, грязь и смерть. Для офицера — ордена и звания.
— Хватит! Нец долго держал нас на поводке! Нас перестали уважать иностранцы! Но ничего, мы еще всем покажем!
Голденсаат грохнул по столу тем, что подвернулось под руку — кукурузным початком. Только зерна брызнули.
— Часы короля отсчитывают последние часы! Если все дворяне — против него, то кто — за него? Кто?!
— Народ, — испуганно предположил молоденький лейтенант в широкополой крестьянской шляпе.
— Народ? Да кого интересует мнение народа, если мы, дворяне — против?
"Злоба…"
***
Студенческая пивная. Чем она отличается от обычной? Тем, что обычная горит случайно, а студенческая — регулярно.
Перед восхищенно внимающими юношами выступает граф цу Бальтазар. Тонкие изящные пальцы, с равным успехом могущие выхватить шпагу из ножен и туза из рукава, поправляют белую прядь за левым ухом.
— Вы согласны со мной? У нас слишком мало свободы!
— ДА!!!
— Поэтому мы потребуем у короля вернуть ее!
— ДА!!!
— Снять все эти глупые ограничения!
— ДА!!!
— А у горожан, которые нас не любят, стало слишком много свободы!
— ДА!!!
— Пусть нам будет позволено все, а тем, кто против нас — ничего!
— ДА!!!
— Это и есть настоящая свобода для всех!
— ДА!!! ДА!!! ДА!!!
В темном углу сидит мышь. Без шляпы.
"Вседозволенность…"
Черные бусинки мышиных глаз смотрят на ликующих студентов.
"И глупость…"
***
В комнате своего особняка — своего настоящего особняка — сидит герцог цу Юстус. Здесь только он и его собеседник. Больше никого.
С крыши здания напротив, склонив голову набок, смотрит ворон.
Не стоит приближаться к герцогу сейчас.
Его собеседник — Грибной Король.
***
Вечер. Темно. День, длинный день, подошел к концу.
На одной из узких улочек столицы, на широких каменных перилах горбатого мостика, выгнувшегося через узкую речушку, скорее даже ручеек, сидит, покачивая босыми ногами, человек. В крестьянской одежде, странной широкополой шляпе. Рядом с ним — крупный черный ворон.
— Ты был прав, Берендей. Мы были правы. Нужно только сказать Якобу, что пора действовать. Кстати, где он?
— Кар! Кар!
— До сих пор у нее?!! Сколько уже прошло времени??
Вымотанная Фукс, блестя мокрой от пота спиной, доползла до края постели и, с третьей попытки, нашла среди одежды свой золотой браслет. Посмотрела на него:
— Ух ты… Мы с тобой кувыркались почти сутки. Ну ты силен…
Якоб, следивший за ее перемещениями взглядом, уронил голову на подушку. То же самое он мог сказать про саму Фукс.
— Я-то что, — парень облизнул сухие губы, — вот мои братья… Они да, сильные.
— Хорошо еще, — проворчала Фукс, — что я не попала в лапы твоих братьев.
Она перевернулась на спину и уставилась в потолок. Якоб тоже.
— О чем ты думаешь? — спросила ведьма через некоторое время.
Якоб не знал, что это — традиционный вопрос женщин в подобной ситуации, но интуитивно угадал традиционный мужской ответ:
— Ни о чем.
Не говорить же ей, что он думает о том, почему ее груди такие упругие. И не отвисают…
— Якоб, — Фукс накрылась простыней. Зачем? Если прикрытым оказался только живот?
— Якоб!
— Да?
— Дай мне вина.
Парень протянул руку и, не глядя, достал бутылку.
— В этой пусто, — язвительно сказала Фукс, — И в этой… и в этой… Дай я сама.
Девушка перебралась через Якоба, случайно угодив острой коленкой в самое уязвимое место. Закинула бутыль, выхлебала остатки вина и поставила ее на стол. Там уже стояли в два ряда семь пустых бутылок и восемь огрызков.
Улеглась на бок и посмотрела на Якоба. Тот скосил правый глаз.
— Якоб, у тебя есть мечта?
— Есть, — не задумываясь ответил он.
— Какая?
— Ксенотанское зерно.
— Это что такое?
Кажется, Фукс на самом деле стало интересно.
— Это волшебное зерно. У пшеницы, которая из него вырастает, колос не на макушке соломины, а по всей длине до самой земли.
Рыжеволосая ведьма подумала:
— И что? В чем польза?
— Больше зерна с одного и того же поля.
— Какая-то… крестьянская мечта.
— Я — крестьянин.
Фукс опрокинулась на спину. Груди слегка качнулись. Якоб честно попытался представить, как они продолжают то, что делали всю ночь… и все утро… и весь день… О многих вещах, которые происходили на этой постели, Якоб до сегодняшнего дня не имел представления. Взять, например… хотя… Фукс — ведьма, может, у них все так делается? Своеобразно?
— А что будет, когда твоя мечта исполнится? — в голосе Фукс звучала тоска.
— Как исполнится?
— Ну, найдешь ты свое зерно, посадишь… Соберешь огромный урожай… Дальше что?
