Ознакомительная версия.
Гана решил, что теперь выхода нет. Он посмотрел на небо, глубоко вдохнул и упал спиной в облака.
Арлея вскрикнула, но выстрел заглушил ее голос. Пуля впилась в лоб женщины с портрета, что висел на стене прямо напротив стола. Портрет качнулся. Треснул упавший стул, распрямившаяся нога торговца ударила подошвой в ножку стола – и все стихло.
Слыша доносящиеся из коридора тяжелые шаги поварихи, девушка подошла к отцу. Диш Длог лежал на спине, широко раскрыв глаза и разинув рот, все еще крепко сжимая пистолет. Она опустилась рядом на корточки, протянула руку, но сразу отдернула. В голове было пусто, мысли исчезли все до одной, сердце стучало медленно, глухо, а внешние звуки доносились будто издалека. Арлее почему-то казалось, что ей пять лет и она сидит на полу посреди просторного, очень ярко озаренного и очень пыльного коридора, где больше никого нет; лучи слепят, желтый свет заволок все вокруг, пыль набилась в нос и горло, мешает дышать, мешает видеть – глаза слезятся, а в ушах стоит непрерывный вибрирующий звон…
Она моргнула, когда в поле зрения кто-то возник, чуть повернула голову: это была Лили. Туземка, кряхтя, опустилась на колени рядом.
«Я не…» – начала девушка, но замолчала: появился управляющий Краг. Увидев тело хозяина, он пробормотал что-то неразборчивое. Потом наклонился, спрашивая, что произошло, но Арлея ничего не слышала, лишь медленно кивала. Увидев пистолет, коротышка решил было, что хозяин застрелился, но крови нигде не было, и тогда он подозрительно спросил, в кого это стрелял Длог, и Арлея наконец собралась с силами, чтобы ответить: ни в кого, в стену, он просто крутил пистолет в руках, а после вскочил, вскрикнул и упал, пальнув при этом… «А, так это сердечный удар?» – сказал Краг, впрочем, все еще с подозрением, и выпрямился, чтобы бежать за врачом, но тут в дверях появился конюх, и сразу же Лили, уже некоторое время прижимавшая пальцы к шее Длога, объявила: «Жив».
И после этого впервые в своей жизни Арлея потеряла сознание. Она очнулась в кресле, толстуха придерживала ее плечи. Диш вытянулся на очищенном от бумаг столе, управляющий стягивал с него сапоги, а конюха в кабинете уже не было: он отправился за врачом.
Теперь человек, неподвижно лежащий на столе, представлялся Арлее иначе: не мертвое тело, пустое, как бревно, оглобля или лодка, – нет, все еще вместилище духа, который, однако, сейчас тлел, подобно угольку, но не горел огнем. Возможно, крепкая тростниковка частично нейтрализовала действие яда, да и выпил Диш Длог совсем уж мало – он не умер. Но отныне торговец не мог двигаться и говорить. Тело его уже начало меняться под влиянием серапионовой слюны: бывший хозяин торгового дома «Длог&Дарейн» стал укушенным.
* * *
Трэн Агори впервые видел хозяина таким. Обычно холодноватый, надменно-отстраненный, сейчас принц пребывал в ярости. Он раскраснелся, всегда ровно подстриженная бородка его встопорщилась, ветер растрепал длинные волосы.
– Где тело? – рявкнул Экуни в лицо имаджина. – Я хочу видеть его…
– Так ведь в эфир затянуло, – возразил Трэн. – Что вам еще надо? Оттуда не выбраться, он уже задохнулся. Сейчас сквозь сплющенные облака идет ко дну.
– А если нет? Что, если он… – Экуни Рон замолчал.
– Что? – спросил капитан.
Принц молчал, пытаясь сообразить, каким образом преторианец мог бы остаться в живых, и не находил ответа.
– Его надо повесить посреди главной площади Королевского города, – наконец произнес он.
– Повесить мертвое тело? Зачем? – удивился имаджин.
– В назидание, – сказал Рон, а затем отвернулся от капитана и побрел к вершине по извивающейся между кустами и деревьями тропинке. По правую руку зияло ущелье с облачной речкой на дне, и моряки на склонах уже расходились…
– Отборные люди! – процедил Рон, повернувшись. Капитан шел за ним. – Сколько времени его ловили? И это твои лучшие стрелки? Обученные тобой?!
Но вывести Трэна Агори из себя было крайне трудно – собственно, до сих пор это удалось лишь одному человеку, сыну Владетеля купеческого Плота Скенци. Агори слишком презирал окружающих его жалких белых людишек, чтобы какие-нибудь их слова могли его оскорбить.
– Прыткий… – только и сказал он, отворачиваясь от принца. Еще мгновение тот в ярости смотрел на капитана, а после повернулся на каблуках и вновь заспешил ко дворцу.
И только лишь когда он миновал сторожевой пост, когда тропинка повернула, ущелье исчезло из виду и впереди показались ворота дворца, Экуни Рон вдруг впервые осознал: мать мертва, и теперь он не принц, не его высочество, – он стал величеством, королем, полновластным повелителем архипелага Суладар.
* * *
…И уже когда воздуха в груди не осталось и он начал вдыхать эфирный пух, голова вынырнула из облаков. Сначала поток пронес Тулагу через длинную узкую пещеру, идущую наклонно в толщу горы. С далекого свода свисало что-то куполообразное, белесое и светящееся, будто наросты липкой слизи, испускающие мертвенный застывший свет. Затем поток обрушился невысоким облакопадом, после пловца проволокло вдоль стены горизонтального туннеля. Дальше в глухой тишине под массивами мертвого камня был большой грот и широкий пласт льда: зеленовато-белый, искрящийся изумрудным язык, что выступал из расселины. С него в эфирный поток капала талая вода. За ледником открылась пещера сложной формы – не все ее части Тулага видел с того места, на котором очутился, – и неровным полом. Его рассекало ущелье, по которому и проносились облачные волны.
Выбравшись на берег, Гана упал лицом вниз, так что ноги остались в облаках, и потерял сознание, но очнулся вскоре. Пещеру озарял зеленоватый свет льда. Неподалеку лежало что-то округлое и белесое, напоминающее гигантскую корзину. Тулага привстал, но тут же упал вновь. Болел обожженный серлепкой локоть, ныла пробитая щека. Беглец коснулся языком рваной дыры, и на глазах сами собой выступили слезы. Распухшая левая нога пульсировала острой болью – от раны на бедре по коже раз за разом будто проводили лезвием кинжала и вонзали острие в колено. Спину и локти саднило, мышцы правого плеча, по которому тянулся глубокий разрез, оставшийся от крюка двузубца, были сведены судорогой. Несколько менее глубоких ран на груди и животе уже почти не кровоточили, но все еще сильно болели. Перевернувшись на левый бок, Гана пополз вдоль потока, рискуя быть смытым. Деваться из пещеры было некуда: везде камень, никаких проходов, кроме тех, сквозь которые текла эфирная речка.
Он добрался до ледяного пласта, кое-как привстав, лег на него грудью, а после животом. Лед обжег кожу, но и освежил, прояснил сознание. Беглец головой вниз соскользнул на другую сторону и упал возле того округлого предмета, что разглядел, когда поток вынес его сюда.
Ознакомительная версия.
