Трактирщик вполне мог что‑то доставать и не успел запереть ее. Компания‑то пожаловала большая, столько сразу нарезанным да наложенным держать не будешь. И вообще — мне все равно. У людей слишком много странностей, над каждой думать — уши бантиком завяжутся.
В кладовой было тихо и темно. И вкусно пахло копченостями. Я сжалась в комок, проверила окружающее пространство, никого не обнаружила — и собралась.
Вдох.
Выдох…
Сила скручивает меня в дугу — и резко распрямляет. Шерсть быстро исчезает под бледной тонкой человеческой кожей. На лицо падают светлые волосы, ноги едва не подламываются в неудобном положении — и я выпрямляюсь.
Уже — человек.
Ф–фуууу….
Устаешь все время бегать в звериной шкуре. Хорошо мне — я контроль не теряю, зверем себя не ощущаю и вообще — у меня две половины уравновешивают друг друга. А кое‑кто, говорили, и навсегда зверем оставался, перекинуться не мог.
Я потянулась от души. Нагота… да и пес с ней. А вот остальное…
Запах солений и копчений просто с ума сводил. Я стянула с веревки здоровенный говяжий окорок, чуть не в треть моего роста, которого хватило бы на целый взвод — видно было, что мясо от него отрезалось по мере надобности, и урча, как лесная кошка, впилась зубами в сочное вкусное мяско.
Умммм….
Как же мне этого не хватает в личине зайца! Я все‑таки плотоядная… да и вообще — этот вкус не для зайца, но он позволяет не забывать свою вторую суть. Я оборотень. Хищник по природе своей.
Жир потек по запястью и я его облизнула.
Хорошо…
Желудок согласно булькнул. Я огляделась, примериваясь к бадье с маринованными огурчиками. И — замерла в углу.
Дверь приотворилась, и внутрь скользнул мужчина. Невысокий, тощий, на редкость вонючий…. И тут же заметил меня.
Чего он ждал? Кого?
Не знаю. Но точно не голую девушку со здоровущим окороком в руках. И не успели его глаза округлиться, как я от души приложила его костью. Раз!
И еще два! И три!
Я существо хрупкое, как приложу, так только хрупнет. Мужчина еще подламывался в коленках, оседая на пол, а я уже слышала шаги к кладовке. Ну, не получилось у меня оглушить его бесшумно, никак не получилось…
Я бросила кость и опустилась на колени.
Вдох.
Выдох…
Белая шерсть разлилась по коже, ушки выстрелили вверх — и спустя несколько секунд на полу сидела абсолютно невинного вида зайка. Первым в кладовку ворвался Шакр.
— Ох ты…
Не поняла? Почему люди постоянно ругаются? Странные они существа…
Шакр пнул ногой бессознательное тело. Обернулся.
— Лойрио, вы поглядите только…
Колин шагнул внутрь и только головой покачал.
— как интересно… кого‑то не нашли сразу? Отсиделся? Где?
— Интереснее — кто его нашел сейчас?
Шакр огляделся. Пристально так, серьезно…
— О, да и ваша зайка тут?
Я прыгнула к Колину и юноша подхватил меня на руки.
— Испугалась, маленькая?
Вообще‑то нет, но специально для тебя могу даже дрожь изобразить. Благо, зайцам подрожать, что пописать. Колин принялся ласково почесывать меня за ушком.
— все в порядке, малышка, все хорошо…
Приятно, когда о тебе заботятся.
— Шакр, возьмем этого типа, там допросим. Кстати, чем это его?
— Костью от окорока.
Шакр шевельнул ногой изрядно поглоданный мной кусок.
— И кто?
— Придет в себя — узнаем.
Хорошо, что зайцы смеяться не могут. А то бы точно фыркнула, представляя рассказ уложенного мной типа о голой девушке, которая отлупила его бычьей задней частью.
Колин.
Часа через два все выяснилось.
Как обычно, за всем стоял Рыло. Крашри, дрянь паскудная, всего не сказал. А именно, что должен был дать знать Рылу к определенному дню. Голубем.
Видимо, птица осталась у одного из удравших. Вадан о ней точно не знал, иначе сказал бы. Или не придал значения?
Теперь уже не важно.
Не получив известия о моей гибели, Рыло понял, что не дождется — и направил на тракт вторую компанию. Карна Макри и еще десяток людей с наказом отравить меня в этом трактире и взять живьем.
Ладно, запомню, сочтемся. Я Рыло тоже живьем брать буду, нам найдется о чем поговорить… долго… больно…
Карн приехал к старому знакомому — и по его указке нам подлили снотворное. Спасибо заюшке.
Плохо было другое. В суматохе мы, не разобравшись, уходили и Карна. А воскресить и допросить уже не получится. Его люди…
Нет, они, конечно, знали, слышали, но не им же Рыло приказ отдавал! А значит, и цена их словам — медяшка. И что с ними делать?
У Шакра сомнений не было. Повесить. Всех. Невиновных тут не было по определению. Если согласились на такое, все зная и понимая, никто даже не предупредил… повесить. И оставить пергамент — кто, за что, когда…
Я могу своим правом и словом. Правда, если узнает король, мне придется ответить, но в этом случае можно не бояться. Я не по дури или прихоти, на меня покушались — и это признано в присутствии моих людей. Ну и трактирщик, со слюнями и соплями, просьбами и молитвами, даже попытками поцеловать мой сапог (безуспешными, нечего мне обувь портить) написал признание. Будет чем оправдаться.
Интерес представлял разве что тот несчастный из кладовки.
Это был один из слуг. Когда началась заварушка, он храбро сбежал и отсиделся в погребе. А когда все закончилось и чуть поутихло, он решил пробраться в кладовую… зачем?
После нескольких пинков по ребрам, он признался, что там хозяин вроде как держал заначку.
Где?
С добровольной (пара отрезанных фаланг пальцев не в счет) помощью Винни, мы нашли указанное и только присвистнули.
Дорогая одежда, кое–где расшитая драгоценными камнями, скромная кубышка на несколько килограмм золота — да иные лойрио беднее живут.
— Точно. Шалили они с проезжающими, — подтвердил мои мысли Шакр.
Сильно шалили. Приговор становился неизбежным. А кто слугу…
Вот тут мне чуть дурно не стало.
Слуга заявил, что в кладовой была девушка. Красивая, голая, тощая, конечно, но все при ней. И она оглушила его окороком, который держала в руке.
Девушка?
Та самая?
Шакр подумал, а потом не поленился сходить в кладовую. Примерился к коровьей тушке…
— Лойрио, он вроде как и не врет, но… не может это быть ваш лесной дух?
Я попробовал поднять окорок — и понял, что Шакр имеет в виду. Тяжелый… держать я его смогу и даже замахнуться, но я! Тренированный мужчина, а не молодая хрупкая девушка, вовсе нет!
— я даже не знаю, что и думать…
