— Это тому, которого он выкинул из окна, — сказал Белаш. — Оно было закрыто.
— Почему ты такой злой? — спросила Мириэль у Ангела. — В хижине ты всегда… держал себя в руках.
Он сидел в седле, сгорбившись.
— То в хижине, — сказал он, посылая вперед своего коня.
— Ты мало что понимаешь без помощи своего Дара, — сказал девушке Сента и снова догнал Ангела.
— Ну, что еще? — буркнул тот.
— Ты поборол шестерых голыми руками. Это впечатляет, Ангел.
— Опять язвишь?
— Да нет же. Жалею, что пропустил это зрелище.
— Подумаешь! Кучка горожан. Ни единого мускула на всю шайку.
— Я рад, что ты решил остаться с нами. Я без тебя скучал бы.
— В этом мы с тобой расходимся.
— Неправда. Скажи, давно ты в нее влюблен?
— Это еще что? — взорвался Ангел. — Ни в кого я не влюблен. Ядра Шемака, Сента, да посмотри же на меня! Я ей в отцы гожусь, а от моего вида молоко скиснуть может. Нет уж, пусть водится с теми, кто помоложе. Хотя бы и с тобой — да отсохнет мой язык за то, что я это сказал.
Сента не успел ответить — слева из-за скал появился всадник. Точнее, всадница — молодая надирка с черными как смоль волосами, в сафьяновом камзоле и бурых штанах. Белаш поскакал к ней и спрыгнул с седла. Она тоже спешилась и обняла его. Они поговорили о чем-то на своем языке, и Белаш подвел девушку к своим спутникам.
— Это Шиа, моя сестра. Ее послали вернуть меня домой.
— Рад познакомиться, — сказал Сента.
— Почему? Ты ведь меня не знаешь.
— Так уж у нас принято говорить.
— Ясно. А отвечать как полагается?
— Зависит от обстоятельств. А эту девушку зовут Мириэль.
Шиа оглядела горянку, подметив черную перевязь с ножами и саблю у пояса.
— Странный вы народ. Мужчины выполняют женскую работу, а женщины носят оружие, как мужчины. Не понимаю я этого.
— А вот это Ангел.
— Как же! Старый Попробуй-убей. Рада познакомиться.
Ангел усмехнулся и поехал дальше.
— Я что-то не так сказала?
— Просто у него сегодня плохой день, — ответил Сента.
Бодален приписывал свою дрожь холодному ветру, дующему с Лунных гор, но в душе знал, что это неправда. Страх здесь, в глубине надирских земель, в семи днях пути от Гульготира, одолевал его все сильнее. Одиннадцать всадников миновали три кочевых поселения и до сих пор не встретили никаких враждебных действий, но картины пыток и увечий не шли у Бодалена из ума. Он наслушался немало историй о надирах, и близость этих дикарей лишала его всякого мужества.
"Что я здесь делаю? — спрашивал он себя. — Еду через вражескую землю в сопровождении такого отребья, как Гракус и его люди. А все из-за тебя, отец. Ты только и знал, что поучать, подталкивать, заставлять! Я непохож на тебя и не желаю быть похожим, однако ты сделал меня таким, каков я есть”.
Он вспомнил тот день, когда Гален впервые принес ему выжимку из листа лорассия, вспомнил вкус снадобья на языке — горький и вызывающий онемение. И восхитительный трепет, пробежавший затем по жилам. Все его страхи как рукой сняло, а мечты распустились пышным цветом. Бурная радость переполнила все его существо. Память об оргиях, которые последовали за этим, возбуждала его и теперь, когда его конь медленно одолевал трудный подъем. Страсть и смелые опыты с болью, причиняемой как по доброй воле, так и без, тонкий хлыст, молящие крики.
Потом Гален познакомил его с Цу Чао, и обещания посыпались градом. Когда Карнак, этот напыщенный самодовольный тиран, умрет, Дренаем будет править Бодален. Он наполнит свой дворец наложницами и рабами и сможет позволить себе все что захочет. Что проку от этих обещаний теперь?
Он вздрогнул и оглянулся на смуглого горбоносого Гракуса, ехавшего следом за ним. Позади молчаливой вереницей растянулись остальные.
— Мы почти на месте, господин, — без улыбки сказал Гракус.
Бодален молча кивнул. Он сам знал, что ему недостает отцовского мужества, но отцовский ум он унаследовал в полной мере. Цу Чао больше ни в грош его не ставит. Использует его как наемного убийцу.
Когда же все изменилось? Бодален облизнул губы. Ответить на это не составляет труда: со смертью проклятой девчонки.
Дочери Нездешнего.
Что за подлая выходка судьбы!
Конь поднялся на взгорье, и Бодален увидел внизу зеленую долину с блестящими ручьями. Она насчитывала две мили в ширину, около четырех в длину, и посреди нее стояла старинная крепость с четырьмя башнями и подъемной решеткой. Бодален заморгал и протер глаза. Башни перекосились, стены были неровные, точно сама земля вздыбилась под ними, однако крепость стояла и не рушилась.
— Кар-Барзак, — сказал, поравнявшись с ним, Гракус, — Точно спьяну строили, — заметил Бодален.
— Все какая-то крыша над головой, — невозмутимо пожал плечами Гракус.
Одиннадцать всадников медленно спустились в долину. Бодален не мог оторвать глаз от цитадели. Все в ней — окна и амбразуры — либо сократилось в размере, либо вытянулось.
— Но ведь не была же она такой с самого начала? — спросил он у Гракуса.
Одна из башен накренилась вперед под немыслимым углом, хотя в камне не было ни единой трещины. Подъехав ближе, Бодален вспомнил, как мальчиком побывал в арсенале. Карнак показал ему огромную печь. В нее бросили стальной шлем, и ребенок смотрел, как сталь медленно плавится. Кар-Барзак напоминал ему этот шлем.
Гракус указал ему на одно из деревьев. Расщепленный ствол был скручен винтом. Острые, длинные пятиконечные листья имели кроваво-красный цвет. Бодален никогда еще не видел таких деревьев. Ближе к крепости им попался полуобглоданный скелет овцы. Гракус подъехал к трупу, Бодален последовал за ним. Глаза у овцы отсутствовали, но голова с широко разинутым ртом уцелела.
— Кровь Миссаэля! — прошептал Бодален. Во рту у овцы торчали короткие острые клыки.
— Это заколдованное место, — сказал кто-то из воинов. — Молчать! — рявкнул Гракус, опустившись на колени рядом с трупом. — Ее точно крысы глодали — следы от зубов мелкие. — Он встал и вернулся в седло.
Беспокойство Бодалена усилилось. Все в этой долине казалось каким-то неестественным. По спине у него струился пот, и на лбу Гракуса он тоже заметил испарину.
— Это от страха, или здесь в самом деле так жарко? — спросил Бодален.
— Да, тут жарко, — ответил Гракус, — но в горных долинах часто так бывает.
— Но не настолько же?
— Поехали в замок, — сказал Гракус.
Чья-то лошадь с визгом взвилась на дыбы, сбросив седока, и тут же из высокой травы хлынули похожие на крыс существа. Они точно серым ковром покрыли упавшего, и из множества ран брызнула кровь. Гракус с ругательством пустил коня вскачь, остальные устремились за ним.
