— Нет. Да разве сама не видала? Серый же меня во дворе встречал, лаял. А теперь он здесь.
— Стоян его сюда привёл. А про тебя брат нам сказывал; я сама — то, когда приехала ты, уж в поле была. Ну, нагулялась ли?
— Вдоволь, Ярославушка, всё я повидала. А ты — то как?
— С Любимом я рассорилась, Стоян тебе, верно, сказывал. А Увар… Не пойду я за него, даже если жуковинья золотые принесёт. А тебе больше повезло, заботиться о тебе твой Бог.
— О чём ты?
— Радий ездил искать тебя в город, всю зиму там пропадал, а вернулся неженатым. Только не обойти тебе с ним вокруг ракит вперёд меня.
— По нраву он тебе?
— Все девки в печище по нему сохнут.
— Так и бери его себе. Не отдавала ему сердечко и никогда не отдам.
— Батюшка прикажет — пойдёшь за Радия. Счастья ты своего не замечаешь, от такого парня отказываешься по дурости. Ох, везучая ты, Гореслава, — девка вздохнула. — А на меня парни и не смотрят, сговорились, что ли.
Знала Гореслава, что лукавит сестра, но промолчала. И не хотелось ей, чтоб сестрицу поскорей сосватали: уж больно жалко Ярославу было, да знала Наумовна, что после этого сама в девках не засидится. Так решили Рожаницы да Доля её, знать, так тому и быть.
— Гореславушка, не замолвила бы ты словечко за меня перед Любимом: тебя парни всегда слушали. Уж ходила я к нему мириться, да не знаю, простил ли.
Отчего же сестре не помочь. Пошла Гореслава к Любимину двору, в ворота постучала. Запаял Мохнатый, вышел хозяин. Изменился Любим, борода у него отросла колючая. Рассказала ей Лада, что ещё в берёзозоле умер у него отец от хвори какой — то, и был теперь парень старшой в доме над матерью своей, сестрёнками да братишками малыми.
— Зачем пожаловала, Гореслава Наумовна? — не удивился он её появлению, словно и не исчезала девка из печища.
— Сестра послала. Спрашивает, почто ты её не жалуешь. Любит она тебя, Любим Найдёныч, только голову ей Увар вскружил. Прощения теперь Ярослава у тебя просит.
— А ты зачем так помирить с сестрой меня стараешься, корысть, что ли, какая есть?
— Жалко мне сестру, напрасно только красоту свою изводит.
— Ладно, скажи ей, чтоб у ворот ввечеру ждала. Всё, что ли?
— Всё, Любим Найдёныч.
— Ну, и ступай себе.
… Просияла Ярослава, когда сестра ей слова парня передала. Как коров пригнали, побежала наряжаться. Добромира же головой качала, говорила, что напрасно девка прихорашивается. Но ошиблась Ждановна: всю ночку прогуляла с Любимом Ярослава, а Мохнатый ей снова руки лизал. Расцвела девка, о свадьбе снова поговаривать стала. И, правда, пришли скоро к Науму Добрыничу сваты. Ярослава в своём куту сидела и плакала, пока они с отцом её говорили.
— Чего ж ты, милая? — спросила её Лада. — Любит он тебя.
— Жалко отца с матушкой покидать, в чужой дом уходить.
— Ничего, привыкнешь. Стерпится — слюбится.
… И ушла — таки Ярослава вскорости из рода; была — и нет её. Жених через порог перенёс — и умерла былая Ярослава Наумовна; вместе с косой девичьей былая жизнь в прошлое ушла. Надолго запомнилась Гореславе сестра в вышитой красным узором, белой понёве с головодцем на голове, которая пела — плакала: "…. Отгоните вы кику белую со пути, со дороженьки!". И был сиречь на всё печище, и мок от слёз платок — фата у невесты, когда пели подруженьки песни печальные.
… Видела на свадьбе сестриной Гореслава Любаву. Пришла она вместе с Власом, села, где муж указал, на родителей и сестёр посматривая. И хотелось ей сесть с ними рядом, да не из их рода теперь. Была она в расшитой понёве и узорном повое; заприметила младшая Наумовна, что скоро закричит в новой избе первый Власович.
… Вот и ушла Ярослава со двора, стала теперь Гореслава старшей сестрицей. Отец со дня на день Радия с веном ждал.
В один денёк погожий сидела Наумовна со Стояном под ёлочкой — шатром на брёвнышке и рубаху вышивала; братец же что — то из веточки сосновой вырезал. Утром она Радия повстречала в поле, когда коров Желане выгонять помогала. Охотник из леса шёл и не приметить девку не мог. Слово за слово да зашёл разговор о сватовстве. Гореслава молча его выслушала, а после ответила:
— Коли батюшка скажет за тебя идти — пойду.
Понял парень, что не люб он, вспылил:
— Да кого же ты ждёшь, непутёвая?
— Я всегда ждала кого — то, Радий, только не приедет он.
— Есть, что ли, кто?
— Есть, да ты не бойся, далече он отсюда, не долетит.
Ничего не ответил на это охотник. Кликнул Лайко и пошёл прочь. Поняла девка, что парня обидела, да что ж ему ответить было, коли не люб. А Радий вдруг обернулся и крикнул:
— По своей воле не пойдёшь — силой уведу. А коли и так не удержу, то к князю мне идти.
… Славный выходил узор у неё из — под пальцев, не хуже, чем у Любавы когда — то был. Вот окончит она работу, ещё одну рубаху вышитую в сундук с приданым положит. Только для кого старается?
Тут влезла под лапы зелёные Желана, а глазёнки — то у неё блестели огнём.
— Что ж ты коров бросила, Желана?
— Кончай работу, Гореславушка: князь тёмноволосый сватать тебя приехал. Он там, у ворот наших.
И забыла Гореслава про вышивку, вылезла из — под ёлки, побежала к печищу. А сердечко быстрее ног летело, из груди выскакивало. И не замечала девка иголок, что ноги босые кололи, веток, что по лесу хлестали. Выбежала на опушку и отдышаться не может. Перебежала поле, увидала — у двора кони стоят, а среди них и серый в яблоках. А вот и Ермил ей рукой машет; рядом с ним — Уварко. И стоит впереди всех свет её очей, улыбается, на неё смотрит, смеётся:
— Что, не ждала ты меня, княгинюшка?
Быстрее ветра, не разбирая дороги, побежала к нему Гореслава, обо всём на свете позабыв. Сбылись сны, здесь её ладо…
11 марта 2001 — 26 декабря 2001.
Словарь.
Альденгьюборг — древнее название крепости Ладоги на реке Волхов; ныне Старая Ладога в Ленинградской области.
Банник — дух бани, которого необходимо задобрить, чтобы не упарил (не убил).
Баской — красивый.
Баснь — сказка.
Берёзозол — апрель.
Бечета — сапфирин — серовато — голубой или синевато — серый полудрагоценный камень.
Богач — глубокая лужа, яма, колдобина, залитая водой.
Браное полотно — ткань с рельефным узором того же цвета, что основной сон, или другого, чаще всего белого с красным.
Братан — двоюродный брат.
Братчина — пир в складчину.
Брашнина — пища, питьё, чаще всего ритуальные.
Буевище — кладбище.
Вадмал — менее грубая, чем Дерюга, шерстяная материя у скандинавов. Бывала двух сортов: простая, или хавнарвадмал, и моренде — с коричневого цвета полосами; самый грубый сорт назывался торговым сукном.
