— Не надо ее вынимать, — тихо произнес Блэз, стоя над ними.
Доктор быстро и гневно взглянул вверх.
— Я знаю, что делаю, — резко ответил он. — Это поверхностная рана. Чем скорее мы вытащим стрелу, тем быстрее сможем обработать и перевязать ее.
На Блэза внезапно навалилась усталость. Валери слегка повернул голову и смотрел на него снизу. Его лицо оставалось спокойным, слегка насмешливым. Заставив себя посмотреть прямо в глаза корана, Блэз произнес по-прежнему тихо:
— Если ты вытащишь стрелу, ты еще больше повредишь плоть, и яд быстрее распространится. И ты сам можешь погибнуть. Понюхай стрелу, если хочешь. На наконечнике найдешь сиварен и, весьма вероятно, на нижней части древка тоже. — Он посмотрел на лекаря. На лице этого человека отразился животный страх. Он непроизвольно отпрянул. В то же мгновение с тихим, яростным стоном Бертран взглянул на Блэза. Его лицо побелело, в глазах застыл ужас. Ощущая медленно нарастающую в нем тяжелую ярость, словно тучи, собирающиеся вокруг сердца, Блэз снова повернулся к Валери. Выражение лица раненого корана совсем не изменилось; вероятно, он обо всем догадался, подумал Блэз. Сиварен действует быстро.
— Она была предназначена для меня, — сказал Бертран. Его голос звучал, как сухой скрип в горле.
— Конечно, — согласился Блэз. Он знал, он ощущал холодную уверенность, как привкус пепла на языке.
— Мы к этому не причастны, я готов поклясться в этом перед богиней в ее храме, — громко произнес низкий голос Уртэ де Мираваля. Блэз не слышал, как он подошел.
Бертран даже не поднял головы.
— Оставь нас, — сказал он. — С тобой разберутся после. Ты все оскверняешь, куда бы ни шел.
— Я не пользуюсь ядом, — сказал де Мираваль.
— Аримондцы пользуются, — ответил Бертран.
— Он все время стоял на стартовом причале вместе с нами.
Блэз, зная наверняка и чувствуя тошноту, открыл было рот, но жрица его опередила.
— Прекратите пререкаться, — сказала она. — Мы должны отнести его в храм. Кто-нибудь может придумать, как его нести?
«Конечно, — подумал Блэз. — Это же Арбонна. Валери Талаирский, хотя он и коран, не встретит свою кончину в святом убежище дома бога. Он отойдет к Коранносу под темные обряды Риан». С отвращением, сродни новому горю, Блэз отвернулся от жрицы; сейчас она накрыла голову широким капюшоном. Он увидел, что глаза Валери снова смотрят на него, и Блэзу показалось, что на этот раз он понял их выражение. Не обращая внимания на остальных, даже на Бертрана, он опустился на колени на мокрый причал рядом с умирающим.
— Пускай бог даст тебе вечный приют, — хриплым голосом произнес он, удивленный тем, как трудно ему говорить. — Кажется, я знаю, кто это сделал. Я отомщу ему за тебя.
Валери Талаирский выглядел бледным, как пергамент, при свете лун и факелов. Он один раз кивнул головой и закрыл глаза.
Блэз встал. Ни на кого не глядя и ничего не говоря, он зашагал прочь от причала. Кто-то отступил перед ним в сторону; только потом он понял, что это был Кузман, аримондец. Другие также расступались перед ним, но он едва ли замечал их. Его горло было забито пеплом, перед глазами все странно расплывалось. Сиварен на стреле. Белые перья, черно-белое древко. Блэз поискал в себе необходимую ему ярость и нашел, но не смог раздуть ее. Слишком большим было горе, холодное и липкое, свернувшееся щупальцами, как туман среди зимы. Половина горя относилась к Валери, оставшегося у него за спиной, а половина — к тому, к чему он сейчас шел, высокий и мрачный, словно скульптура с барельефа Древних, среди трепещущих факелов, дыма, шума и масок, а вдалеке — по-прежнему — звучал смех карнавала.
«Я отомщу ему за тебя». Последние слова умирающему брату-корану, члену давнего и почитаемого братства бога, почти другу здесь, среди чужой Арбонны, где почитают богиню. И очень возможно, что они были ложью, эти последние слова, самым худшим видом лжи.
Если бы Лиссет спросили в ту внезапно ставшую ужасной ночь или даже после, когда появилось время и тихое место, чтобы все обдумать, она не смогла бы объяснить, почему выскользнула из приметного синего плаща Бертрана де Талаира, не обратила внимания на настойчивый окрик Алайна и последовала за человеком по имени Блэз от залитой светом факелов пристани в темный лабиринт, в путаницу переулков, уходящих прочь от реки.
Возможно, дело было в том, как он покинул пристань, как в безудержной свирепости пролетел мимо аримондца, словно его не существовало на свете. Или, возможно, в потрясенном выражении его лица, когда он слепо прошел мимо всех них и нырнул в толпу. Она услышала слово «яд», выползшее, словно змея, оттуда, где лежал Валери. Его собирались отнести в самый большой храм Риан. Мужчины поспешно готовили парусное полотно, натягивали его между шестами. Его понесут на этих носилках. Толпа молча расступится, пока они пройдут, неся смерть, а потом снова станет шумно, еще более, чем прежде. Впечатляющее убийство внезапно вольется в опьяняющий карнавальный напиток и сделает эту ночь еще более памятной.
Лиссет знала, что трубадуры и жонглеры придут в храм, будут ждать и наблюдать, будут нести вахту снаружи, за стенами, многие ради Бертрана, а некоторые ради Валери. Лиссет раньше доводилось участвовать в таких бдениях. Ей не хотелось участвовать в этом сегодня.
Она пошла за кораном из Гораута.
Ей пришлось пробираться против течения в толпе. Люди спешили к реке, их привлекали слухи о каком-то происшествии или катастрофе, вымыслы праздника. Протискиваясь среди тел, Лиссет улавливала запахи вина и запеченного мяса, жареных орехов, сладких духов, человеческого пота. На секунду ее охватила паника, когда она застряла среди компании пьяных моряков из Гётцланда, но она увернулась от объятий ближайшего из них и рванулась вперед, ища взглядом того, за кем шла.
Его рост облегчал ей задачу. Даже на бурлящих улицах она видела его впереди, пробирающегося сквозь толпу, его волосы сверкали яркой рыжиной, когда он проходил под факелами на стенах старых, обветшавших складов. Это был не самый привилегированный район Тавернеля. Блэз Гораутский стремительно шел вперед, казалось, он наугад сворачивает в какие-то улицы, и двигался он все быстрее по мере того, как толпы редели вдали от воды. Лиссет обнаружила, что почти бежит, чтобы не упустить его из виду.
В одном тускло освещенном извилистом переулке она увидела, как какая-то женщина, в великолепном платье из зеленого шелка, в мехах и драгоценностях, с искусно сделанной маской лисы на лице, потянулась к Блэзу. Он даже не замедлил шага, ничем не показал, что заметил ее присутствие. Лиссет, торопливо шагая вслед за ним, внезапно вспомнила о своих влажных, обвисших волосах и загубленной блузке. Мелочи, сурово сказала она себе; стрела с белым оперением была выпущена сегодня ночью с ядом на наконечнике, и она предназначалась — не требовалось большой проницательности, чтобы это понять, — герцогу Талаирскому, а не его кузену, который незаметно для всех занял его место в маленькой лодке на реке.
