— Я бы не остался, — спокойно улыбнулся Квали.
Лисий квест. Восемь лет назад.
Всё было в дыму. Удушливом, тяжелом, кислом. От костра или от печки такого запаха не бывает. Шёл низовой пал. Если бы не два месяца сплошных дождей, здесь бушевал бы лесной пожар, а так — пропитанные водой мох и прочая растительность пригасили яростную атаку огня, свели её вниз, под почву. Впрочем, неизвестно, что хуже. С деревьев вокруг поляны взрывом сорвало всю листву, мелкие ветки, опалило кору. Чёрными остовами стояли они в свете зарождающегося утра. Многие деревья упали, поляну окружил вал выворотней, кое-откуда поднимались, извиваясь, тонкие струйки дыма. И тихо было, так тихо, как не бывает в лесу. Всё, что могло хоть как-то передвигаться, улетело, уковыляло и уползло как можно дальше от страшного места. Тишина смерти висела над поляной. Да и поляны больше не было. Большая её часть превратилась в огромную яму со спекшимися в чёрную стеклянистую массу краями, до середины наполненную лёгким рассыпающимся белым пеплом. Невысокий вал такого же пепла окружал края ямы, им же было запорошено всё вокруг, как снегом. От малейшего ветерка поднимался он и летел, летел всё дальше в лес, и оседал там, будто пытался скрыть под собою следы произошедшей здесь трагедии.
За невысоким холмиком старого выворотня на краю поляны зашевелилось что-то живое. Поднялась, шатаясь, нелепая фигура: сзади чёрная, спереди белая, с одной стороны головы свисают рыжие волосы, другая сторона чёрная, голая, опалённая. Запястья соединены какой-то тряпкой, провисающей до земли, глаза панически шарят вокруг. Заправила свисающую на глаза прядь за ухо, попыталась нащупать на другой стороне головы сползшую, как она думала, косынку… Лихорадочно ощупала бугристую безволосую поверхность. На лице отразился ужас. Схватилась за пояс сзади, пытаясь нашарить карман с печатями… И не нашла ничего, кроме самого пояса, задубевшего и покоробившегося от жара, но ещё целого. Целого! Как насмешка! Что ей в этом поясе? Исчезли задние карманы, пропала печать, пропала надежда убраться отсюда к дроу в гору, к гоблинам, куда угодно — только отсюда! Бессильно уронила руки, сгорбилась. Опять огляделась. На валу пепла вокруг ямы сквозь дым виднелось что-то чёрное, странной формы. Лиса шагнула в ту сторону, наступила на свисающие с рук остатки куртки, чуть не упала. Расстегнула манжеты, стряхнула обгорелое тряпьё, опять попыталась шагнуть — и еле смогла отшатнуться, вовремя отдёрнув ногу. Почва просела от лёгкого нажатия, пахнуло жаром, посыпались искры. Лиса присела, огляделась, выдернула изо мха высохшую, но всё ещё крепкую палку и стала тыкать ею в землю перед собой. Медленно обойдя таким образом выгоревшую изнутри проплешину, приблизилась к обгоревшему предмету. Осторожно дотронулась, охнула, упала рядом на колени. Этот огарок, больше похожий на обгорелый обрубок бревна… Это, воняющее палёным мясом, нечто… Это был Донни — всё, что от него осталось. Ни ног, ни рук — только лёгкий белый пепел. Но самым страшным было то, что под этой ноздреватой горелой коркой Донни ещё был жив! Вампира очень сложно убить. И там, внутри, слепой, глухой и безгласный — он всё ещё жил, всё ещё чувствовала Лиса в Видении пушистый чёрный мех. Она долго сидела там, бездумно покачиваясь, и никак не могла понять — что за звук она слышит. Потом дошло: это выла она сама, на одной ноте, протяжно, как собака над хозяином. Осознав это, она сразу замолчала и попыталась начать соображать. Выходило плохо, да не очень-то и хотелось, если честно. Все погибли, все! А сама она обгорела так, что непонятно, как вообще может двигаться — она уже ощупала руки и спину, куда смогла достать. Даже если она сможет найти воду, хотя бы воду — через пару дней её убьёт общее воспаление, такие ожоги опасны именно этим. Лиса помнила, на лекциях по судебной медицине им это рассказывали. Корка трескается, в раны попадает инфекция — и, если рядом нет мага-целителя, человек обречён. Так зачем дёргаться? Какая разница — умрёт она здесь или отойдя в сторону? А Птичка… Птичка теперь кормлец, она и не поймёт, что умирает. Ей уже всё равно. И Лисе всё равно. И ребятам. Им-то уж точно теперь всё равно. Как им повезло! Они — уже, а Лиса — всё ещё… И Донни всё ещё, но это ненадолго. Лиса знала это совершенно точно, хотя и не могла бы сказать, откуда у неё это знание. Не так уж долго она общалась с вампирами, да и вопросами такими никогда не задавалась. Но знала. Вот встанет солнце — и он рассыплется, догорит: магии-то у него совсем не осталось, иначе шла бы регенерация. А что-то незаметно, чтобы она шла. Но, зато, гада этого они таки грохнули. Сами полегли — но грохнули, это точно. И это хорошо. Можно умирать со спокойным сердцем. Мысли ползли ленивые, равнодушные. Даже думать было лень. Вот тут, рядом с Доном, она и останется. Это ненадолго. Воды нет. Еды нет. Скорей всего, к завтрашнему утру у неё уже будет жар, она потеряет сознание — вот и всё. Зачем суетиться? Кому она нужна? Нет таких на свете. Братец Вака, наверно, расстроится, но тоже не слишком. Проживёт без неё братец Вака.
Лиса настолько погрузилась в апатию, что не сразу обратила внимание на шорох и шевеление за старым выворотнем. Только когда над краем его показались полные ужаса глаза, она вышла из ступора и начала опять воспринимать действительность.
— Птичка? — не веря самой себе, тихо спросила Лиса. И встретила непонимающий, не узнающий взгляд. Но разумный! Не может быть! Её тащила Тень, как же она могла сохранить рассудок? Но кормлецы не испытывают страха, а Птичка явно в панике!
— Птичка, это я, Лиса, ты меня понимаешь? — Лиса старалась говорить медленно и тихо, чтобы ещё больше не напугать застывшую от страха девушку. Если она сейчас сорвётся, побежит в панике, куда глаза глядят — даже легконогость эльфийская не спасёт её. Первая же яма с палом — и всё. Против огня эльфы бессильны, огонь — не их стихия.
Птахх не могла отвести взгляд от ужасной фигуры. И хотела бы — но не могла. Всё вокруг было плохо, но эта… это… было чудовищным, невообразимым! Это, наверно, и есть Сухота, которой её пугает нянюшка, когда Птахх плохо кушает! А Птахх ей не верила! А вот — пожалуйста! Да-да, наверно, это она и есть: голая по пояс, обгорелая, и сидит в дыму, в куче пепла рядом с головешкой. И космы с одной стороны, как пепел, белые — всё, как нянюшка рассказывала! Наверно, это и есть её царство, где повсюду дым и пепел! Ужас, ужас! Вот Птахх сейчас отвернётся — она и бросится! Ой, она ещё и говорит что-то! Ой, как страшно!
Лиса лихорадочно соображала. Понимания в глазах Птички она ни клочка не видела, ни ниточки, узнавания тоже. Только страх. Что это значит? Ну, да, выглядит Лиса нынче не очень, наверно, сама себя бы испугалась, но голос-то узнать можно?
