— Птичка, это я, Лиса, ты меня понимаешь? — Лиса старалась говорить медленно и тихо, чтобы ещё больше не напугать застывшую от страха девушку. Если она сейчас сорвётся, побежит в панике, куда глаза глядят — даже легконогость эльфийская не спасёт её. Первая же яма с палом — и всё. Против огня эльфы бессильны, огонь — не их стихия.
Птахх не могла отвести взгляд от ужасной фигуры. И хотела бы — но не могла. Всё вокруг было плохо, но эта… это… было чудовищным, невообразимым! Это, наверно, и есть Сухота, которой её пугает нянюшка, когда Птахх плохо кушает! А Птахх ей не верила! А вот — пожалуйста! Да-да, наверно, это она и есть: голая по пояс, обгорелая, и сидит в дыму, в куче пепла рядом с головешкой. И космы с одной стороны, как пепел, белые — всё, как нянюшка рассказывала! Наверно, это и есть её царство, где повсюду дым и пепел! Ужас, ужас! Вот Птахх сейчас отвернётся — она и бросится! Ой, она ещё и говорит что-то! Ой, как страшно!
Лиса лихорадочно соображала. Понимания в глазах Птички она ни клочка не видела, ни ниточки, узнавания тоже. Только страх. Что это значит? Ну, да, выглядит Лиса нынче не очень, наверно, сама себя бы испугалась, но голос-то узнать можно?
— Птичка, — ещё раз попробовала она. — Птахх! Ты меня узнаёшь? — нет, не так. — Ты меня помнишь?
— Ты… Сухота? — дрожащим шепотом отозвалась Птахх.
— Кто? — опешила Лиса.
— Сухота, отпусти меня! Я буду хорошо-хорошо кушать! — горячо и безнадежно взмолилась Птахх. — Я и кашу буду, и молоко! С пенками! — обречённо всхлипнула она.
Упс. Так, с Сухотой потом разберёмся. А вот с пенками — это что-то очень знакомое. "Хорошо кушать" — это… это… ребёнок. Ага. Так вот как на неё Тень подействовала! Лиса перестраивалась на ходу. Так, чего хочет, как правило, напуганный ребёнок? Вот именно. Только бы не заревела. Дети — они все одинаковы, начнёт — не остановишь.
— Птахх, ты хочешь к маме? — мягко, вкрадчиво начала Лиса. Птахх быстро-быстро закивала. — Хорошо, значит, пойдём к маме. Только вот, видишь, какая штука… — и задохнулась. Гром, Громила! Пепел. Лёгкий, белый. Всё, что осталось. И дурацкая присказка. Как глупо, нелепо… Ухватила себя за нос, сморгнула слёзы. Нельзя. Дети, да? А сама что, лучше? Упрямо встряхнула головой. Всё, всё, потом, потом. Только фразы стали получаться короткими, рубленными из-за кома в горле. — Тебе самой отсюда не выбраться. Мне придётся тебя выводить. Видишь, какое всё горелое? Это опасно. А я выведу. Пойдёшь со мной? К маме? — мысль о том, чтобы лечь и умереть рядом с Доном как-то незаметно вылетела из головы.
Птахх медлила. Как нянюшка говорила? Сухота схватит и внутри поселится. И будет грызть, грызть изнутри.
— А ты… во мне селиться не будешь? — со слабой надеждой на благоприятный ответ спросила Птахх.
— Нет, — решительно и очень твёрдо сказала Лиса. — Я ни в коем случае не буду в тебе селиться! — что бы это ни значило, Птичка явно этого боялась. Значит, будем отрицать.
— А… а почему? — даже почти обиделась Птахх.
— Ты недостаточно плохо кушаешь, — авторитетно заявила Лиса. Она уже сориентировалась. Обещание хорошо кушать и Сухота — в общем, всё понятно. — Вот, если бы совсем не кушала, тогда да, другое дело! Но ты же кушаешь? — Птахх опять мелко закивала. — Вот и не буду я в тебе селиться! Ни за что! — гордо отвернулась Лиса, окончательно войдя в роль.
Птахх несмело обрадовалась. И не такая уж страшная эта Сухота, и бросаться не собирается. И разговаривает спокойно, и даже не ругается, что Птахх уже всё платье извозила в пепле и золе.
— А… мама… далеко? — рискнула она спросить.
— Далеко, — кивнула Сухота. — А ты портал открыть не можешь? — вспомнила Лиса. Где-то она слышала, что эльфам не нужны печати, они и так могут открыть портал в хорошо знакомое место. Печати — это для людей. Но надежда тут же угасла: Птичка замотала головой.
— Это же в шко-оле! — виновато потупившись, прошептала она. — Вот я пойду в шко-олу, там меня научат и порта-алы делать, и та-нцам, и на клавире играть, — явно повторяла она чьи-то слова. Лиса разочарованно вздохнула. Облом.
— Хорошо. Значит, ножками пойдём.
— Пойдём? — Птахх огляделась. Дым стелился пластами, как тут поймёшь, куда идти? — А… как?
— А ты послушай-ка — не слышно ли, чтобы где-нибудь ручеек журчал? У тебя ушки хорошие, должна услышать.
Птахх послушно закрутила головой, и вскоре кивнула.
— Там, — показала она рукой.
— Далеко? — Птахх растерялась. Далеко — это сколько? Криво пожала плечами. — Ничего-ничего. Нормально, не переживай. Вот туда и пойдём, — кивнула Лиса.
— А… к маме? — губы Птахх задрожали, лицо покривилось.
— А мама ещё дальше, чем ручеёк, — нашлась Лиса. — Пока идём, пить ведь захочется? — Птахх, подумав, нерешительно кивнула. — А воду-то нам нести не в чем, — развела руками Лиса. — Смотри-ка: у нас ничего и нет такого, куда налить! А если вдоль ручья идти — хоть попить всегда сможем. Понимаешь? — Птахх всерьёз задумалась. Похоже, правду Сухота говорит. Пить уже хотелось, и сильно.
— Ну… пойдём, — согласилась Птахх и шагнула уже наверх, собираясь подойти к Лисе.
— Стой, стой! — испугалась Лиса. — Не ходи, я сама к тебе подойду! Смотри, что здесь! — она потянулась далеко вперёд и ткнула палкой в землю между собой и Птичкой. Тонкий слой прогоревшей изнутри почвы обрушился, оттуда, прямо Птичке в лицо, пахнуло раскалённым воздухом, взлетел клуб дыма. Птичка ойкнула, присела и замерла, озираясь в новом приступе страха. — Сейчас я подойду, не бойся. Главное, не двигайся с места. Сиди там, не шевелись, — бормотала Лиса, идя по собственным следам в пепле, но, всё же, прощупывая почву палкой — на всякий случай. Путь благополучно закончился, Лиса присела на корточки, не дойдя пары шагов до Птахх. Та затравленно сжалась, только пальцы шевелились, превращая в нитки кружево рукава. — Да ты не думай, я не злая, — миролюбиво сказала Лиса. — Сейчас осмотримся и пойдём, — она окинула взглядом дно неглубокой ямки, спасшей им жизнь. Во время дождей сюда собиралась вода, из-за этого пал и прошёл мимо. Правда, сейчас воды не было, попить не удастся, зато вот это… Это уже здорово! На мху лежала передняя часть перевязи со скаткой из плаща! И на конце что-то болтается! Верхняя часть ножен, а в ней… О! В ней уцелел кусок меча, с гардой и рукоятью! Видимо, перевязь съехала при падении, остальное даже не сгорело, а испарилось — иначе расплавленный металл стёк бы в остатки ножен, сжёг их, и, застыв, сделал бы бесполезным то, что осталось от меча. А так — получился довольно нелепый, но, в их положении, весьма полезный предмет. Сброшенные раньше куски одежды Лиса тоже подобрала и, первым делом, привычно завязала себе голову останками рубашки. — Всё, что есть… можно есть… — бормотала она, — а что не годится, всё равно пригодится…
