— Ну, еще бы, — сквозь смех едва выговорил я. — Торлисс, милая леди, — это город свободных искусств и наук, а Ильмере — обычная крепость. Естественно, в одном ты за столиками будут студенты в обнимку с книжками, а в другом — наемники и военные с… хм. Не суть.
Нэльвё улыбнулся, позабавленный обтекаемостью моей формулировки и презрительным личиком Камелии. И фыркнул, не удержавшись:
— Да уж, «с книжками»! С пивными кружками!
— Одно другому не мешает, — с самым что ни есть серьезным видом сказал я.
— Где же еда? — с деланным возмущением проговорила Камелия, пытаясь загладить неловкую тему и нервно расправляя манжеты. Поднимать на нас смущенный взгляд леди не смела.
— Разогреют и принесут, — лениво пожал плечами Нэльвё.
Белое кружево выскользнуло из тонких пальчиков Камелии. На лице проступил настоящий ужас.
— «Разогреют?»
— Ты же не думала, что они будут каждый раз готовить? Или думала? Да где ж столько времени найти-то, и столько рук!
— Ваш заказ! — чирикнула подлетевшая пичужка-подавальщица, сноровисто расставляя посуду. К вящей радости Нэльвё и моему неудовольствию, про кувшин с медовухой она все-таки услышала. Я поморщился, но заказывать еще и чай не стал.
Отрекшийся аккуратно отпилил едва режущим ножиком кусочек мяса, наколол его на вилку и отправил в рот с крайне скептическим выражением. Прожевал — и, выдав снисходительное:
— Пойдет! — приступил к трапезе. Я поверил ему на слово и присоединился.
Курица оказалась вполне себе съедобной. С травами, правда, малость переборщили, но совсем чуть-чуть.
— Нет, определенно не хватает салата, — решительно сказал Нэльвё, и пристальным, соколиным взглядом принялся высматривать добы… служанок.
Я глотнул медовухи. Было, на удивление, вкусно и некрепко. В голове немного прояснилось, но чувство тревоги и не думало отступать. Напротив: вышло на первый план, заслонив собой все.
Странный, невозможный, несуществующий звук слышался отчетливее слов Камелии, звонче скатившейся под стол вилки, тише кошачьих шажков и пронзительнее скрипа половиц. Тихий шелест — медленный, размеренный… как уходящий сквозь узкое стеклянное горлышко песок. Я видел, как наяву, эту сыпучую струйку перламутра, все истончающуюся, дрожащую, тающую серебряной дымкой под оттикивающие в голове минуты, секунды, мгновения…
И опадающую с последней песчинкой.
Время замерло, словно пошатнувшись, готовясь к прыжку — и сорвалось в полет-падение. Я, уже зная наперед, что должно произойти, вскочил со стула. Неловко зацепленная кружка соскользнула со стола — и брызнула осколками и золотисто-медовыми каплями.
Дверь распахнулась. В трактир ввалилось четверо стражников в болотно-зеленых плащах Ильмере поверх кольчуг.
Самый первый, вырвавшийся вперед и больше всех мешающий другим, пробежался цепким взглядом по толпе, что-то цепко выискивая — и остановился на мне.
И тишину испуганно притихшего зала разбило резкое, хлесткое:
— Именем Совета, вы арестованы!
* * *
— «Арестованы»? — переспросил я с легкой усмешкой. — Прошу прощения, но я…
— Не сопротивляйтесь и не пострадаете, — отчеканил стражник, жестко обрывая меня.
— Это, наверное, какая-то ошибка! — тоненько воскликнула Камелия, переводя испуганный взгляд с нас на стражников.
— Вашего спутника, — тихо начал невыразительный мужчина, стоящий позади. Его плащ перехватывала брошь в виде сокола. Командир. Ничего примечательного: сухощавая поджарая фигура, неопределенный возраст — то ли тридцать, то ли сорок лет, — совершенно не запоминающиеся черты лица. Тяжелая, грубая кольчуга стесняет вкрадчивые, плавные движения. Полуторный меч лишь бессмысленно оттягивает пояс, не являясь продолжением руки — и во всем уступает любимому короткому клинку. Нет, он не стражник. Тайная служба, — ищут по всей стране. Повсюду — в караулках, у ворот, на всех улицах — висят проскрипции с его портретом.
— Интересно, — вдруг вмешался Нэльвё, спокойно и неторопливо. Происходящее, кажется, ничуть его не беспокоило: только забавляло. Он сидел, как и до того, откинувшись на стуле и крутя в руках кружку с медовухой. — «Ваш спутник», «его»… мне кажется, или вы даже не знаете имени того, кого разыскиваете? Для Совета, с его сетью соглядатаев и почти безграничными возможностями, это несколько странно.
Лицо мужчины окаменело.
— Вы ставите под сомнение законность наших действий? Мы не обязаны отчитываться перед задерживаемыми.
Я лихорадочно просчитывал варианты. Сквозь толпу к окну не пробиться. К черному выходу — тоже… впрочем, туда хозяин все равно не пустит.
— Неужели? — холодно продолжил Нэльвё, и в аметистовых глубинах его глаз запылало ледяное колдовское пламя. — Я не слышал, чтобы вы предъявили обвинения. О каком, в таком случае, аресте может идти речь? Я уже не говорю о том, что вы пытаетесь задержать aelvis, бессмертного, — что в принципе недопустимо. Мы не попадаем под юрисдикцию человеческих властителей. Даже если им этого очень хочется.
Нет. Не подойдет. Значит, единственный вариант — прорываться с боем. Но как?
— Совет намерен…
— Чистая аэльвская кровь, — проговорил Нэльвё, смакуя каждое слово. — Бессмертный. Вы хотите конфликта, милорд? Полагаю, нет. Будьте любезны: спрячьте мечи и покиньте это заведение так же быстро, как и пришли. Можете, впрочем, изложить моему другу обвинения Совета. Если захочет, он пройдет с вами. Если нет — извольте удалиться. Немедленно.
— Если при задержании будет оказано сопротивление, — холодно сказал командир, — мы имеем право применить силу.
Не дожидаясь логического окончания угрозы, Нэльвё по-кошачьи мягко и плавно, одним текучим движением поднялся со стула. Шагнул вперед, заслоняя нас — и потянул меч. Он выскользнул с тихим звоном так плавно, играючи и будто бы небрежно, что никаких сомнений в мастерстве Отрекшегося не возникло.
Вспыхнувшая на солнце сталь — тончайшая, голубоватая, почти полупрозрачная, словно выточенная из лунного света, порезаться о которую можно от одного лишь взгляда — ответила на мой незаданный вопрос.
Столы вокруг нас стали стремительно пустеть, а толпа рокотливым потоком ринулась в другую часть зала. Один из стражников — тот самый, первым объявивший об аресте — пинком отбросил стол, разметал стулья и бросился на нас. Нэльвё плавно, с текучей водной грацией, отвел взвившийся в воздух меч противника. Клинки скрестились, запели низкой и резкой протяжной нотой — и разошлись, чтобы сойтись еще в десятке коротких ударов.
