Никаких родственных чувств, даже не екнуло ничего. Родня — случайность, как попутчики в поезде. Какой там зов крови, кто это выдумал? Брезгливость, отвращение, желание позвать Кузьму и попросить его выкинуть это ничтожество отсюда как можно дальше. Я различила кислый запах вчерашней попойки и изо всех сил постаралась не морщиться, помня о ребенке. Ей гримасы несдержанных взрослых видеть совсем ни к чему.
— Сестра Елизавета? — уточнил Анатолий и напрягся. Что его смущает? Возможно: я могла не просто уйти в монашки, но и передать церкви или конкретному монастырю часть своего имущества. Непременно я так и сделаю, если приму такое решение.
— Нет, я мирянка, — ответила я, потому что рука моя была полна козырей. — Случилось несчастье, дом сгорел со всем имуществом, пока я живу при церкви.
«Кобыла что, пустое дело, она с конюшнею сгорела…» — ехидно пропела я про себя и протянула к девочке руки. Подумав, она надула губки, еще раз присела в поклоне. Так не пойдет, поняла я, и дело не в том, что она не стремится к контакту со мной, а в том, что дети этой эпохи не приучены к нежности, вниманию, терпению и любви. Око запульсировало, словно сердце, успокаивающим материнским теплом.
Хорошо. Начнем с начала. Я коротко, легко коснулась плеча малышки рукой, поднялась и обернулась к Анатолию. Он находился в стадии «переваривания» — сейчас должен был начать отрицать.
— Сгорел… дом? — наконец переспросил он. — Совсем?
Я не разбиралась, к какому виду — роду — войск отнести его мундир. Гусар? Кирасир? Кто там еще бывает? Одно я могла сказать: он, конечно, способен держаться на лошади и, может быть, даже шашкой махать. Но чаще он держался за бабий зад и размахивал бутылкой.
Все хуже, чем я предполагала. Кутила, пьяница, бабник, игрок… опустившийся совершенно. Ему двадцать пять лет, чуть меньше или чуть больше, но он же конченый человек. Не те времена, нет хоть каких бесполезных средств вроде кодирования…
— Да, никто не погиб, к счастью. — Про Татьяну ему незачем знать. — Но ничего не уцелело.
— Кроме этого, — Анатолий указал на Око, которое прекратило биться сердцем, но продолжало греть меня теплом. Не таким, какое я ощущала при допросе Степаниды. Мягким. Не пламенем, а объятиями. Глаза моего брата тоже пылали — алчностью. Видит Око, да зуб неймет — раз уж я пошла по цитатам и поговоркам, эта годилась как нельзя кстати. — И что теперь?
На этот резонный вопрос я ответила не сразу, огляделась, нашла стул, села, держа спину прямо. Мне в этом мире постоянно хотелось закинуть ногу на ногу, и как я до сих пор не сделала этого — я не знала, и руки часто некуда было деть.
— Выстроим дом, — пожала я плечами. — Самый обычный сруб, Лука знает, сам предложил.
Следующее, что должен был спросить Анатолий: «И деньги на это есть», но нет. В нем боролись игрок и помещик, второй пока одерживал верх. Я пожалела, что не упомянула портреты предков, не в плане — сколько я за них получила, а как они корчились в пламени. Пусть покипит родовая честь, пропитая и проигранная.
— Крестьянский сруб? Да ты в своем ли уме, сестра? — прохрипел Анатолий. Может, я к нему предвзята — не выношу пьющих людей. Может, мне стоит задаться другим вопросом — откуда ребенок, чей он, почему никто не говорил мне о нем?..
Я опять пожала плечами и посмотрела, чем занялась Ольга. Ничем, она вскарабкалась на кровать, свесила ноги и теребила потрепанную старую куклу.
— Прогуляемся, брат, — предложила я и многозначительно кивнула на малышку, мол, разговор не для ее ушек. — Вечер дивный. Здесь есть беседка, скажу, нам ужин туда принесут, а за Ольгой я попрошу присмотреть сестру Теофрасту.
Не давая Анатолию возразить, я вышла, выбежала во двор, отловила служку и попросила его найти сестру Теофрасту, а также отыскать Анну и сказать ей принести на двоих ужин в беседку. Темнело, завелась в кустах яркая голубая пташка, всходила луна и серебрила далекую кромку леса, я не спеша отправилась в садик и, к моему удивлению, Анатолий уже ждал меня там. Кощей, подумала я, он похож на молодого Кощея. Нищего, лядащего, без каких-либо перспектив, кроме вечной жизни. Или нет, к черту предубеждение, мне нужна объективность как никогда.
— Не сошла ли ты с ума, сестра? — спросил он с испугом, а я думала — он приехал не просто так… Зачем? — Пожар, монашеская одежда… — он очертил в воздухе непонятный круг.
— Кто благ, не живет напрасными чаяниями, — ухмыльнулась я и ловко ушла от ответа. За эти дни я нахваталась из священных книг довольно цитат на все случаи жизни. — Расскажи лучше про Ольгу, брат.
Око угомонилось, как только малышка пропала из моего поля зрения. Случайность? Моя реакция вызвала у него приступ тепла или присутствие Ольги? Брата я вычеркнула: мы стояли напротив друг друга, но Оку было плевать.
— Наталья умерла, — исчерпывающе отозвался Анатолий. — Чахотка ее доконала. Я признал Ольгу, привез… и тут ты с новостями, сестра. Оставлю ее тогда здесь или при монастыре.
Краткость воистину родственница таланта. Изобразив задумчивость, я быстро соображала. Анатолий изложил все так, словно Елизавета про Ольгу знала, и первый же вопрос о малышке интерпретировал как «почему она здесь». Он не удивился, что я не ожидала Ольгу увидеть, но не стал ничего объяснять. Значит, настоящая Елизавета Нелидова о прижитой от неизвестной Натальи, возможно, купеческой вдовы или мещанки, девочке была в курсе, но не рассчитывала, что Ольгу насовсем привезут сюда. И, скорее всего, Ольгу Елизавета не видела или та была настолько крохой, что и говорить не умела толком: тетку она не признала. В прошлом году Анатолий приезжал один — никто не обмолвился про Ольгу и словом. Что меня не особенно изумило: в это время дети нередко не доживали до той поры, когда их начинали именовать отроками, так зачем вспоминать о них лишний раз.
И Око. Око, которое так странно себя повело. Все это время оно болталось на мне как обычное украшение, очнулось во время допроса Степаниды и вот теперь. Совпадение? Закономерность?
— Я возьму ее, — тряхнула головой я. — Пока поживет со мной при церкви, а позже выстроят дом.
Анатолий сел наконец, я тоже. Пауза затягивалась. Он расстегнул пару пуговиц на куртке, и я подумала, что это как-то чрезмерно интимно. Сестра сестрой, но он на людях, а не в доме.
— Мы разорены? — глухо спросил Анатолий.
— Нет. — Я смотрела в сторону. Воспользуюсь его приездом, нет худа без добра. Какими поговорками я еще не играла? — Документы — единственное, что уцелело, но я их в руки не дам. Я сдала земли в аренду графу, он не платил мне еще ничего, так тебе стоит…
Крохотный деревянный столик между нами пришел в движение. Анатолий привстал и был готов его перевернуть, но вспомнил, где он находится, сел, с глухим стуком уронил на столешницу кулаки. Я наблюдала за ним, пока не делая выводов и напоминая себе: никакой заочной оценки. Никакой. Вообще никакой.
Выходило паршиво.
Если я ошибаюсь на его счет?
Глава тридцатая
— Имеешь с графом дела, сестра? — просипел Анатолий, и лицо его побелело, как и костяшки пальцев. Смел бы — свернул мне шею.
— Кто платит, с тем имею. — Он говорил негромко от злости, я — потому что хотела его спровоцировать. Ни его мирным речам, ни его показному равнодушию, ни его вспышкам гнева я не верила ни на йоту, помня ежесекундно, что он игрок, и сказать, пообещать, дать руку на отсечение он может ради чего угодно, но все вылетит из его головы, когда он увидит карты. И еще я помнила, что Елизавета Нелидова вела дела с графом втихую, так, чтобы не знал об этом брат. — Заплатит тебе долг, на строительство дома деньги пойдут…
— Я с ним за один стол не сяду, — выплюнул Анатолий, чему я тоже, разумеется, не поверила. Есть — возможно, но за игральный — только намекни. — Душегуб, подлец и убийца.
Я приподняла брови. Слишком картинно, Анатолий поморщился. Я бы тоже поморщилась своей поганой игре.
— Что, брат? Вина графа в смерти графини не доказана.
