Я ждала, что он мне ответит, но он поднялся и быстро ушел, бросив на меня на прощание ненавидящий взгляд. Я услышала, что он словно столкнулся с кем-то, и через пару секунд перед мной появилась Анна с подносом. Губы ее были поджаты, будто она вляпалась в кучу дерьма.
— Принесла нелегкая, — проворчала она. — Вот по промыслу Преблагого все деньги сгорели, так лучше так, чем игры-то черные, тьфу! — Она поставила на столик горшочек, по запаху с какими-то пресными овощами, и спросила: — Али в доме будете ужинать?
— Нет, Анна, здесь… постой, поставь это все и вот что мне скажи…
Анна проворно накрыла на стол, выпрямилась, опустила поднос, ожидая моих расспросов. Я медлила. Были вещи, которые я не могла не знать, и спрашивать стоило осмотрительно.
— Что за дела у графа с моим братом, помимо… игр?
— А то не знаете? — удивилась Анна. Я прикусила язык. — Но-о, — протянула она совсем как Лука, — так-то вы всегда на то смотрели как на блажь, что вы, что ваш батюшка-барин покойный. То и делами-то не назвать, а про прочее знать не знаю, барышня. Что та Анастасия? Старше его, ну красавица, ну богатая, так никто, кроме барина, сие и за любовь-то не почитал. А барин ей стишки, а барин ей прогулки. Насмотрятся там у себя в городах всяких теятров и любить начинают… Ну вышла она за графа себе на погибель. Он что? Титул да спесь, а земель тех у него было на едину корову, и то бедной скотине жить впроголодь. А как графиня-то померла, так он вон развернулся, — и тут же Анна перешла к более интересной ей теме: — А девочка, девочка, барышня, никак Ольга? Что, признал ее барин? Неужто?
— Признал, признал, — пробормотала я. Бедная Анастасия. Вот и выбор вам, барышни: игроки и пропойцы. Совет да любовь.
Старой девой быть спокойнее. Барышня Нелидова немного подняла в моих глазах свою репутацию.
— Так, барышня, что те баре? — продолжала Анна взволнованно, получив ответ на свой вопрос. — Вон, барин за графиню покойную графа убить готов, а как в карты играть — то к нему, к нему… Вот и думай, проще бабой быть али как вы, помещицей…
— Старой девой, — улыбнулась я. — Проклятой. Да?
Анна прикрылась подносом как щитом.
— Да, — уверенно объявила она, косясь на меня настороженно. — Пошто барей-то в мужья брать, барышня? Что не пропьют, так проиграют, а что не проиграют, так продадут. Вон Лука — и тверезый, и работящий. А что мужик барский — так и хорошо. Поди нам при вас-то плохо? Степанида, та как есть дура безголовая, тьфу! — закончила она презрительно и опустила поднос. Прекрасно, потому что я чувствовала себя неуютно: хоть нас и разделял стол, но мне все казалось, что Анна в ажитации возденет руки и меня этим подносом приложит для убедительности.
Анастасия, покойная графиня, была богата… а граф сидел на таком клочке земли, что ни о каких аферах и думать не мог, пока не женился… Свел жену в могилу, унаследовал земли, а теперь что ему нужно? Моя земля?
Анна ушла, все ворча, что барин, конечно, всегда образованный, но толку с него как с козла молока, и непонятно было, что она хотела мне этим сказать, но скорее всего, она просто не имела возможности скрыться, как это сделал Лука, и хоть как отвела душу. Я открыла горшочек, отпила терпкий морс — Анна решила, что диета моя закончилась, а может, она смотрела, что готовят на церковной кухне и повторяла за ними. Жуя овощи и совершенно не отличая их вкус, я думала, думала…
Неприязнь Луки и Анны к барину объяснима. Анна и вовсе перестала меня стесняться и выложила правду-матку как есть. Лука более дипломатичен, а вернее сказать — осторожен, поэтому тихо слинял. Я решила, что ни Луку, ни Анну не продам, хоть режьте. А Федоту надо скорее дать вольную…
И я вспомнила про таинственную женщину в церкви. Она тоже хотела вольную — и как так? Кого со двора не прогонишь, кто хоть в бега готов.
Я надеялась, что Анатолий долго здесь не пробудет. В прошлый раз, если мне не изменяла память, по рассказам дворни он даже не останавливался в отчем доме и сразу поехал к графу играть. Если они так враждуют, почему граф привечает его? Ему все равно, кого раздевать до нитки? Но карты предполагают доверие. Или дворянская честь — копни, и нет никакой?
Мне следовало предупредить о возможных проблемах с Анатолием отца Петра, поэтому я быстро доела, поправила свой наряд и отправилась в церковь.
Шла служба. Анатолия среди прихожан ожидаемо не было, зато, что удивительно, я увидела Никитку. Прежде я его в церкви не замечала, но если и изумилась, то не слишком. Каждый имеет право прийти сюда, даже крепостной отрок. Впрочем, детей действительно было несколько, и я вспомнила, что хотела их прослушать — забыла.
Отец Петр кивнул мне благожелательно, и настроение мое скакнуло вверх. Что бы там ни было, он на меня не сердился, хотя, право слово, я была виновата. Обманула монахиню, переоделась мальчиком, следила за кабинетом священника. Стыд и позор. Службу я достояла, даже немного смогла помолиться, а затем дождалась, пока прихожане закончат осаждать отца-наместника, пусть время и не терпело.
— Вот, Елизавета Григорьевна, — начал было отец Петр, указав рукой на детей, но я замотала головой:
— Поговорить бы, отец.
Он смерил меня внимательным взглядом. Я приготовилась к справедливой каре.
— Пойдем.
Мне никак не удавалось увидеть таинственного старца Власа, а хотелось бы поглазеть на человека, из-под кисти которого выходили такие изумительные картины. Но я просто закрыла дверь и с порога выдала:
— Простите, отец. — Отец Петр многозначительно наклонил голову. — За… за ту ночь. И за мой вид. И за… за то, как я… добыла эту одежду.
— Преблагой наставит, он и простит, — отмахнулся отец Петр. Видимо, ему не хотелось заниматься моими грехами.
— Мой брат, — перешла я к пункту два. — Он приехал, привез внебрачную дочь, ее я хочу оставить у себя — ему ребенок не нужен. И… — я облизала губы, не представляя, как я потребую: не давайте денег, отче, моему брату. — Те деньги, что я вам дала на сохранение…
— Чья рука дает, та и получает, — отец Петр был серьезен, но глаза смеялись. — Премудрейший милостью своей справедлив. О том не печальтесь.
Я улыбнулась. Хоть это…
— И вот что, Елизавета Григорьевна, — продолжал отец Петр, и веселье в его взгляде потухло. Он подошел ко мне, положил руку на плечо, и мысли мои ахнули и разбежались. — Что Преблагим заповедано, помните? Душа невинная по незнанию и не по злому умыслу скверное творит.
Я нахмурилась. К чему это он сказал?
— Анатолия сложно назвать невинной душой, отец.
— Дом ваш сгорел по случайности, — пояснил отец Петр, смотря мне прямо в глаза, и я чувствовала себя пойманной в силок птицей. Дергайся, не дергайся, все равно. — По испугу, по недосмотру.
— Да кто… — возмущенно пискнула я, но он сжал мое плечо чуть сильнее. Око молчало — не было никакой магии, по крайней мере, во мне, но взгляд у отца-наместника был джедайский: «Это не те дроиды»… Иди ты к черту! — Отец?..
— Казнить, миловать — ваше дело, но виновника не ищите, — предупредил отец Петр, и я осознала — если я в этом его ослушаюсь, пожалею. Не так просты церковнослужители, а у меня выбора нет, они — союзники, превратить их в недоброжелателей — последняя глупость, какую я могу совершить. — И — да, Елизавета Григорьевна: отрок ваш видел, как Степанида в комнату к Татьяне прошла. А потом слышал, как вышла.
Я открыла рот. Закрыла. Открыла снова. Глотнула воздуха. Отец Петр не сказал все до конца, но мне хватило. Никитка?.. Он случайно спалил мой дом и признался в этом отцу Петру?.. Что он делал в кладовой — залез за вкусненьким? Опрокинул там масло, оставил свечку? Немудрено, если он понял, что Степанида сотворила с Татьяной. Он видел, как она зашла, а как она выходила — слышал, стало быть, спрятался.
— Отец?..
Он отпустил мое плечо.
— Спокойной ночи, Елизавета Григорьевна. Про хор не забудьте.
Я рассеянно кивнула и вышла. Какой хор, я сама готова завыть волчицей. Не в доме дело, гори он синим пламенем еще пару раз. Око. На чью магию оно отозвалось? Сейчас отец Петр никак не воздействовал на меня или его магия была не настолько сильной. Или была другого плана. Но там, в комнате, где Ольга, Око проснулось. Почему? Почему?
