— Размещайся вон в том углу. Вот тебе покрывала, — вырвал меня из раздумий чей-то голос. Придя в себя, я увидел, как женщина-вимрано с тёмно-зелёной шкурой, с которой мне и предстояло делить палатку, протягивает мне пару одеял. Почтительно кивнув ей, я взял одеяла и отправился в выделенный мне угол. Всё размещение состоялось в том, что я постелил одно покрывало поверх другого. Подушек в этом мире либо не было, либо они были предметом немыслимой роскоши. Даже в замке Йегероса мне пришлось выпросить отдельный кусок ткани и замотать в него немного соломы, чтобы получилась хоть какая-то подушка.
Решив прилечь, чтобы восставить силы, я задумался. Вот как ведь складывается. У меня совершенно нет никаких вещей. Ничего своего. Моя одежда из шкуры дракона, более чем достойно переносящая тяготы пребывания в подобных условиях, и магия воды. Вот и всё, что у меня есть. Ну, разумеется, если не считать таких неотделимых от меня частей, как моя шкура, которая и в этом мире слишком многим приходится по нраву, и хвост, который я начал полноценно использовать в различных нуждах. Всё, больше у меня ничего нет.
Почти ничего. Я нашарил в нагрудном кармане драгоценную ношу, которую тот бережно хранил, да так, что я уже почти забыл об этой вещи. Осторожно потянув руку, я вытащил пластмассовый футляр, хранивший золотую монету. Последний подарок моих родителей, которые неведомо как согласились отпустить меня в путешествие, из которого я уже никогда не вернусь домой. Впрочем, так ли уж неведомо? Я ведь целый год жил дома, пытался вернуться к обычной жизни. Но, вероятно, единожды прикоснувшись к подобным чудесам, ты меняешься навсегда и уже не сможешь притворяться, что этого не существует. Вот только мир с чудесами имел и свои подводные камни, и теперь я здесь, в выжженном, умирающем мире, и неизвестно, смогу ли я вернуться хоть когда-нибудь хотя бы в Авиал.
И, между тем, как там дальше живёт моя семья? До сих пор ли родители держат магазин с косметикой, или уже отказались от этого дела и просто сдают помещение в аренду? Как они второй раз объяснили моё исчезновение, и не было ли у них проблем со спецслужбами? Живы ли обе мои бабушки? До сих ли мой младший брат, крепко подсевший на химию и биологию, мечтает поступить на медицинский и стать врачом? Что самое обидное, во время второго путешествия по Авиалу я такими вопросами даже не задавался: мне и без того было, о чём беспокоиться. Теперь же, во время практически перманентного бездействия подобные мысли атаковали всё чаще… и всё больнее. Бессознательно я принялся рассматривать монету в футляре, изучить которую до этого момента даже не потрудился.
Отчеканенной на себе информацией монета заверяла меня, что она сделала из золота 999 пробы, весит 7,76 грамм и была отчеканена в 2008 году. На этой же стороне был изображён двуглавый орёл и надпись, что монета достоинством в 50 рублей. На обратной же стороне Георгий Победоносец, пронзающий копьём змея.
— Это у тебя чего такое? — спросил меня новый голос. Снова вырвавшись из своих раздумий, я обнаружил, что женщина, с которой я делил палатку, успела куда-то уйти, а вместо неё пришёл Агер.
— Да так, — сказал я, убирая футляр, — памятная вещь.
Впрочем, Агера явно не интересовала золотая монета в пятьдесят рублей. Что и неудивительно: когда тебе и твоему племени элементарно не хватает воды, ценность золота становится весьма и весьма невысокой.
— Понятно. Ты не поможешь мне с одним делом. Тебя всё так долго ждали, что… в общем, хотелось бы, чтобы ты проделал это сегодня. После этого будешь отдыхать, ближайшие пару дней тебя дёргать никто не станет, разве что ты сам захочешь поработать.
* * *
Просьба Агера заключалась в необходимости заполнить водой каменную расщелину, которая раньше, несомненно, была озером. Озеро было совсем небольшое, диаметром, быть может, метров семь-восемь. И по глубине даже я не смог бы погрузиться в него с головой, стоя во весь рост. И всё же такое чародейство мне пришлось творить целый час. Но я почти не ощущал усталости.
И дело было не только в том, что моё родство с этим миром продолжало расти. Не в том, что я всё больше и больше становился для него своим. Взгляды, которыми на меня смотрели потомки вимрано. Этого было не передать словами. Генрано, шинрано и янрано смотрели на меня, конечно, с обожанием и преклонением за то, что я давал им возможность напиться самим и напоить своих детей… но вимрано на меня смотрели с такой тоской и светлой печалью одновременно… Мне показалось, что своим чародейством я приоткрыл для них завесу, позволяя ненадолго увидеть свой дом… дом, в который они уже никогда не смогут вернуться.
Когда я закончил чары, вокруг уже собрались все кочевники. Их было на удивление много, сотни две так точно. Но вели они себя тихо и смирно. Усевшись на землю и прижав к себе самых беспокойных детей, они внимательно смотрели на водоём.
И вот он, наконец, был наполнен. Закончив чары, я сделал пару шагов и едва не упал, но был вовремя подхвачен Агером, который знал, какие у меня бывают откаты. Усадив меня около камня, он повернулся к остальным, которые смотрели на озеро, не в силах вымолвить ни слова, и мягко сказал:
— Ну, чего же вы ждёте? Пустите детей искупаться. Пусть они хоть раз в жизни это попробуют.
Что тут началось! Детишки с визгами и воплями бросились в озеро, и хотя вода была достаточно прохладная, их это нимало не смутило. И — удивительно — их кожа-чешуя, на суше бывшая тусклой и невзрачной, в воде словно заиграла ярчайшими красками. Синие, нефритовые, сиреневые, чёрные — они без конца ныряли и ныряли, выныривали, прыгали друг через друга, и визжали, визжали, визжали от восторга. А на берегу сидели взрослые и смотрели на них, не в силах скрыть слёз радости.
— Вот так оно должно быть, Чешуйка, — тихо сказал подсевший ко мне Агер, — вот так мы и жили, тихо мирно, чем кому могли — помогали, никому не мешали. А потом нас за нашу инаковость подвергли смертельной травле. Почти все погибли, а остатки — вынуждены влачить жалкое и убогое существование. Разве это справедливо? Разве заслуживаем мы такой участи?
— Агер, чего ты от меня хочешь? — устало выдохнул я. Несмотря на уважение, что я питал к альбиносу, стоило помнить и то, что в искусстве манипуляций он не уступал Йегеросу. И именно сейчас, когда я ослаб от чар, он непременно попробует меня уговорить на что-нибудь.
— Ну если бы в твоей власти было вернуть нам воду — ты бы это сделал? — спросил Агер.
— Мне кажется… здесь не во мне дело, — пробормотал я, наблюдая, как плескаются в воде дети вимрано.
— Ты это о чём? — удивился альбинос.
— Вода не может браться из ниоткуда, — убеждённо сказал я, — да, в своём мире я владел магией воды — и всё же для подавляющего большинства техник мне была необходима эта самая вода. Я не умел творить воду. И здесь тоже не умею. Мне кажется, что она… что она где-то заперта в этом мире, и я просто выступаю… как проводник.
Эти мысли давно уже меня преследовали. Не может у меня быть такого, без малого, божественного статуса. Такого, что пришёл в этот мир — и сразу стал его спасителем. Если вспомнить изначальную концепцию, с которой меня отправил сюда мой хранитель — я прибыл сюда отбывать наказание за самоубийство. За тяжелейший грех из всех существующих. Всё далеко не так просто, и не то, чем кажется на первый взгляд.
— Но если вода заперта в этом мире, — тихо повторил Агер, — неужели за столько лет её не смогли найти?
— Как бы её нашли? — вопросом на вопрос ответил я, пытаясь довести свои мысли до конца, — искать её могут только мудрецы вимрано, такие, как Арсини. Но они ведут кочевой образ жизни и не желают иметь с обычными рано ничего общего. Так утерянное не вернуть.
Я повернулся к альбиносу. И он смотрел на меня так внимательно, как до того не смотрел никогда.
— Ты понимаешь, что просьба вернуть в ваш мир воду — это, по сути, просьба вернуть в мир гармонию? Цель благая, спорить не стану. Но препятствия… я не думаю, что даже если и найдётся источник, получится так просто его распечатать и использовать.
