— Интересно, получилось ли у нас! — внезапно промелькнуло в его голове. Вспомнил о ребенке и неожиданно понял, насколько сильно хочет иметь от этой женщины детей.
— Держи себя в руках, — сказал внутри него кто-то чужой и гадкий, — Она всего лишь женщина и никуда от тебя не денется. Она твоя жена! Если она поймет, что ты в нее влюбился. То начнет вить из тебя веревки. Ты этого хочешь?
Перед глазами все закружилось. Усталость брала свое и Ролло стало затягивать в омут сна. И он даже не сопротивлялся этому желанию, просто провалившись в темноту.
Лорри впервые чувствовала такой невероятный подъем сил. Болезнь отступила. Исчезла так же внезапно, как и началась, развеялась, как дым на ветру, словно и не было ее вовсе, а все произошедшее показалось дурным сном, от которого оказалось так легко оправиться. Девушка радовалась этому, чувствуя себя, как и прежде сильной и готовой продолжить свое путешествие, да вот только сердце ее просило остаться… Остаться в этом непонятном имении, так похожем на северное, и одновременно так отличающееся от всего привычного в ее жизни… А все потому, что Лорри влюбилась. Она и представить себе не могла, что любовь может быть такой сладкой. Она и думать не могла, что это чувство, над которым она всегда смеялась и считала его просто глупостью, коснется и ее. Впервые она задумалась о чем-то кроме мести. Тот первый поцелуй зажег в ее сердце огонь и мужчина, что зародил в холодной северянке это пламя, делал все возможное, чтобы поддерживать его и даже больше — он помогал ему разгореться с немыслимой силой, настолько яркой, что это чувство грозилось сжечь обоих, но Лорри не боялась. Она во всем хотела полной отдачи и в любви, и в войне.
Все мужчины, что до Булата оказывали ей знаки внимания, возможно были и красивее, но только сердце ее не затронули их горячие слова, а вот Булат только поцеловал, да посмотрел проникновенно, так как мог лишь он один, и Лорри пропала, погрузившись в неведомое ей ранее сладкое чувство завершенности. Словно она нашла ту часть себя, которую ей так не хватало, половинку ее сердца, что вновь обрела свой покой в ее груди. Ее Булат!
Щетина, следивший за развитием отношений между своим названным сыном и чужестранкой с далекого севера, только качал головой и пенял Булату, что слишком уж быстро он позволил своим чувствах захватить себя, да разве сын его слушал? Булат тоже был влюблен впервые и для него было вновь испытывать подобное к одной единственное на свете. Разве мог он подумать, что полюбит женщину из ненавистного ему народа, тех, кого он уничтожал и даже более того, женщину, в гибели отца которой был виновен!
Булат долго думал над тем, что случилось, но понимал только одно — отступится от Лорри он не в силах.
… Он пришел к ней в первую ночь, когда болезнь отступила и остался до рассвета и то, что произошло между ними было сказочным волшебством, о котором слагают песни, о котором рассказывают сказки. Ни одна из его женщин, а их было множество, не смогла бы дать ему такого наслаждения и ласки, как эта неопытная девушка.
Северянка, чистая, как горный хрусталь, отдала ему всю себя, без остатка и ничего не требуя взамен, хотя Булат уже решил, что при первой же возможности обзаведется брачными браслетами и тянут с их покупкой он не собирался.
— Ты расскажешь ей про ее отца? — спрашивал его хмурый Кудеяр, когда в редкие вечера они бывали, как и прежде вместе, если Лорри была чем-то занята.
— Непременно, но только после того, как сделаю своей женой!
Кудеяр усмехнулся.
— Она убьет тебя! — сказал он.
Булат покачал головой и удивленно посмотрел на друга.
— Ты из ревности так говоришь, — сказал он миролюбиво.
— Да. Я ревную и не скрываю этого, но как я тебе и говорил, она выбрала тебя, а значит я уступаю победителю, хотя у меня не было даже шанса показать ей свои чувства, только сейчас разговор не об этом. Я вижу Лорри и понимаю ее кажется, больше чем ты, ослепленный счастьем, ты не видишь того, что спрятано глубоко в твоей избраннице. Ты смотришь только на поверхности, где у вас все гладко и хорошо, а там в глубине она носит свои мысли о мести. Ты не понимаешь женщину, на которой собираешься жениться!
Булат внимательно посмотрел на друга, затем положил ему на плечо свою руку и с силой сжал его.
— Я понимаю, о чем ты говоришь. Но не могу сейчас все ей открыть… Потому что тогда она уйдет, а я не хочу этого. Она простит меня потом, вот увидишь. Она любит меня, а любовь сильнее мести.
Кудеяр только пожал плечами и отвернулся. Он не разделял убежденности друга. Совсем не разделял.
Я очнулась от того, что стало холодно. Открыв глаза увидела, что стою перед своим домом во дворе, поставив ногу на первую ступеньку крыльца. С неба, кружась в невероятном хороводе падали крупные снежинки, ложась на замерзшую землю и на мои волосы, рассыпанные по спине.
Я огляделась, словно не узнавая все вокруг. Как я оказалась здесь, если только недавно уснула рядом со Сьегардом, лежа на теплой шкуре у разгорающегося очага. Закрыла глаза там и открыла их здесь… Как такое могло быть? Или это все сон, который вывел меня из дома и заставил бродить, словно умалишенную по двору перед собственным домом? Что происходит?
Скрипнула открываясь дверь и на пороге появилась одна из служанок, уже немолодая Хельга, которая уставилась на меня широко распахнутыми глазами, а потом, причитая, сбежала вниз и схватив меня под руку, потянула в дом, в тепло и защищённость его стен.
— Где же ты была, Ингегерд? — пробормотала она, грея мои холодные руки в своих широких ладонях, — Мы уже с ног сбились, обыскавшись нашу маленькую госпожу…
Миновав сени мы прошли в тепло натопленного зала. Камин отбрасывал длинные тени по стене, качаясь в диком танце. Я увидела мать, сидевшую за столом и Фрейя рядом с ней. Едва Сванхильд подняла глаза и увидела меня, как я почувствовала сильное головокружение и покачнувшись поняла, что падаю в темноту, теряя сознание. Последнее, что я помню, это испуганную мать, бросившуюся ко мне и звук падающей скамьи, а затем все исчезло…
Сьегард стоял перед алтарем напротив Хеге. Старая ведьма смотрела в его глаза, застывшие и какие-то безжизненные. Взгляд молодого мужчины падал на черную поверхность гладкого камня, остекленевший…неживой.
— Протяни руку! — сказала Хозяйка Грани, — Этот ритуал не займет много времени.
— Что с Ингегерд? — спросил он надтреснувшим голосом.
— Все хорошо. Она дома с семьей! — Хеге требовательно качнула рукой, — Ты ведь не передумал? Это уже невозможно. Ты ведь знаешь, что значит слово колдуна и не можешь пойти на попятную.
Сьегард вздохнул.
— Я не передумал, но скажи мне, что будет дальше между мной и Ингегерд?
Хеге опустила руку, а затем чуть улыбнулась решив не злиться. Что значило для нее еще несколько минут отсрочки, когда она ждала столько лет! Да ничего. Пустой звук!
— Она больше не сможет прийти к тебе. Грянь просто не пустит ее теперь, а ты забудешь о ее существовании, как только закончишь читать заклинание. Все твои чувства исчезнут навсегда. Ты перестанешь испытывать боль от разлуки с любимой женщиной…ее просто не будет в твоей жизни и в твоей памяти, но это даже к лучшему, сам должен понимать. Хозяин Грани существо бесчувственное и всесильное. Чтобы относится к душам так, как они того заслуживают, без сожаления, сочувствия и жалости, у тебя не должно быть эмоций.
Сьегард протянул ей руку.
— Тогда, возможно, это даже к лучшему, — и Хеге приняла ее, сжав своими тонкими пальцами, наполненными удивительной силой.
— Я буду первой, кого ты отправишь с алтаря в дальнейший путь, — добавила Хеге, прежде чем колдун начал читать заученные слова.
Пока он произносил жуткие фразы, непонятные ему самому, но отчего-то режущие сердце словно острым ножом, Хеге стояла, держа его за руку и постепенно становилась прозрачнее и тоньше. Если бы Сьегард, увлеченный заклинанием, смог обратить на нее внимание, то увидел бы, как через фигуру старухи медленно проступают очертания деревьев, окруживших поляну, таких беззащитно голых и отталкивающих одновременно взгляд. А скоро из его руки пропала ладонь Хозяйки и Сьегард, закончив читать заклинание увидел, как тонкая душа той, что была его бабкой, застыла над алтарем. Прозрачная душа смотрела на него печально, но колдун отчего-то не почувствовала грусти от потери последней родственницы. Он просто протянул ладони и как когда-то сама Хеге, стал собирать ее душу в клубок, сминая равнодушно и немного отстраненно, словно проделывал это не в первый раз.
