— Ах, это еще не все, — всхлипнула она, положив ему голову на плечо. — Я еще не рассказала о самом худшем.
Томас сидел и молча гладил ее по волосам. Он оглядел свою комнату, уже погружавшуюся в сумерки, где он был так безгранично одинок. Он не хотел возвращаться к своему одинокому прошлому ни за что на свете!
— Что может быть хуже ухода из жизни? — тихо спросил он.
— Томас, я… я жуткий человек также и в… в эротическом плане.
— Кажется, ты говорила, что с тобой это было только раз? С тем детоубийцей, который изнасиловал тебя.
— Это так. Но во мне горит неугасимый огонь. Так часто бывало с «мечеными» женщинами из рода Людей Льда. И я — из самых худших.
— Я бы этого не сказал. Ведь ты никогда не…
— Нет. Но мне хотелось этого. Моя потребность в этом так велика, так неукротима, что я… Нет, я не могу говорить об этом!
— Ты думаешь, мне этого не хотелось? Ты думаешь, я не рыдал безутешными, горькими слезами над своей потребностью в этом?
Забыв на миг о себе, Тула выпрямилась.
— Значит, ты можешь… То есть я хотела сказать, что ты не… инвалид по этой части?
— Нет, нет… — краснея, ответил он. — Я много лет уже хочу этого. Пока не… Она просияла, словно солнце.
— Пока не встретил меня?
Он кивнул, смущенно улыбнувшись.
— Ах, Томас! — вздохнув, сказала она. — Тогда я могу рассказать тебе о демонах!
И он услышал всю эту жуткую историю. Сначала он подумал, что это естественные эротические сны, но вскоре разуверился в этом, узнав о жутких событиях на чердаке в Гростенсхольме. Она показала ему шрамы от укусов призраков. И только эти четыре демона были способны спасти ее.
Это было последнее, что рассказала Тула. Ей не было нужды рассказывать Томасу о том вожделении, которое она испытывала сначала к Мики, а потом к сержанту. Поскольку это вожделение не имело никакого отношения ни к влюбленности, ни к нежным чувствам, и было связано лишь с инстинктом, она не хотела омрачать настроение Томаса. Она уже рассказывала ему о тех двоих, что желали вступить с ней в любовную связь, которых она жестоко наказала — и этого было достаточно. Она снова припала к его плечу.
— Томас, как это странно! Я часто видела партнеров по постели в тех мужчинах, которых встречала. И я всегда отворачивалась от них. Но теперь… Именно теперь эротика мало что значит. Потому что в любовных отношениях есть что-то большее! Да, думаю, это ты когда-то говорил мне об этом… Когда-то? Всего лишь год назад! А мне кажется, что прошла целая жизнь!
Томас ничего не сказал. Он не знал, как ему сохранить ее доверие. Но он вздрогнул, когда она сказала:
— Знаешь, что в этот час признаний будет лучше, если я скажу: во второй раз, когда я приходила к тебе, у меня были весьма нескромные намерения.
— В самом деле? И что же?
— Я хотела отдаться тебе! Мне хотелось посмотреть, способен ли ты любить, мне хотелось сделать что-то для тебя, эротически тебе помочь в твоем одиночестве. Мне хотелось почувствовать себя благородной. Это было, разумеется, ложь и обман, а истина заключалась в том, что я хотела тебя, не решаясь признаться себе в этом. Но все получилось наоборот. Это ты проявил ко мне милосердие, и это я оказалась несчастной и совершенно забыла о своих намерениях. К счастью. Что бы ты подумал обо мне?
Томас засмеялся, весело и искренне.
— Я бы не стал думать, я бы вместо этого стал действовать.
И тогда Тула тоже рассмеялась.
— Все-таки я рада, что в тот раз ничего не произошло. Тогда бы мне не к чему уже было стремиться.
— Господи, неужели на этом бы и закончился роман? — спросил он.
— Вообще-то я так не думаю, и ты об этом знаешь, — сказала она, теснее прижимаясь к нему. — А теперь мне просто любопытно: как все это бывает. Насилие было просто омерзительным, жутким.
При воспоминании об этом она передернулась.
— Думаю, что это может быть по-настоящему прекрасно, — ответил Томас.
— Я тоже так думаю. Если люди нравятся друг другу.
Но Тула не была особенно уверена в своих словах. И у нее вырвался горестный вздох:
— Нет, Томас, это не так. Думаю, что не смогу что-то чувствовать. Боюсь, что я такая же, как Суль. Она не могла любить земных мужчин. Она любила одного лишь Сатану.
— Но ведь ты не имеешь никакого отношения к Сатане?
— Нет.
«Только к демонам, — подумала она. — А что если только они могут удовлетворить меня? Как же быть тогда с любовью? Способна ли я вообще на такие чувства? Ах, как мне нравится Томас! Его приветливость, его симпатичное лицо с голубыми глазами под темными ресницами, с чувственным ртом, обрамленным морщинами горечи. На его лице видны печаль и страдание. Мелко вьющиеся волосы… Но самое красивое у него — это руки. Жилистые, сильные, нервные. И еще широкие плечи. Мощные мускулы, которые я ощущаю теперь, прижавшись к нему. Это дает такое чувство надежности…
Но как обстоит дело с его ногами?
Да, ноги у него…»
— Ах, Томас, я забыла о самом главном!
— Ты хочешь рассказать мне что-то еще?
— Нет, нет, мы все уже выяснили. Хейке дал мне кое-какие лекарства…
Она не сказала, что эти лекарства взяты из жуткого колдовского наследства Людей Льда. Но она вовсе не собиралась использовать их для колдовства.
— Лекарства? — наморщив лоб, спросил Томас. — Но ведь я же не болен.
— Да, но ты…
Ах, как трудно говорить об этом!
— Хейке сказал, что это, возможно… сделает твои ноги сильнее.
Он раздраженно отвернулся.
— С этим уже ничего не поделаешь, — сказал он.
Она топнула ногой. Как ей выйти из этого положения?
— Не хочешь ли ты рассказать мне о своих ногах? Почему они стали такими?
— Нет, мне нечего рассказывать, — неохотно произнес он.
— Нет, ты расскажешь, — с угрожающим спокойствием произнесла Тула. — Ты вытянул из меня все мои тайны, а свои хочешь скрыть?
Глубоко вздохнув, Томас затаил дыханье. Он долго сидел молча. Потом снова вздохнул.
— Никто не видел моих ног с детства. Никто, кроме Хейке. Я… не могу.
— Сможешь, — лаконично ответила Тула. — Ведь ты надеешься, что мы сможем жить с тобой совместной жизнью… Как же твои ноги, их что, вообще не существует?
— Если ты хочешь, чтобы я рассказал тебе об этом, тебе придется выслушать все.
— Извини! Продолжай!
— Я хотел как раз сказать, что, как бы я ни был стыдлив и смущен, я должен хоть показать тебе свое убожество. И чем раньше, тем лучше. Но не надейся, что их можно снова оживить, этого не будет.
— Ладно, так что же произошло? Это у тебя от рождения?
— Нет, от болезни. Мне было тогда лет десять. Сначала я лежал, большая часть тела у меня была парализована. Потом паралич прошел. Неподвижными остались только ноги. Они как мертвые.
