Карточки я храню. Оклеила ими все стены в палате, а перебравшись в реабилитацию, захватила с собой. Их столько, что мне даже бывает стыдно.
В такое время приходится полагаться на друзей, а мои поддерживают меня сверх всяких ожиданий – особенно Софи, и Венди, и Анжела. Но ведь если бы кто-нибудь из них попал в больницу, я бы и сама прописалась у них в палате, так что насчет их удивляться не приходится.
Речь о других – о людях, которых я вовсе не ждала. Мои сменщицы из кафе «У Кэтрин». Волонтеры, с которыми мы встречались на раздаче бесплатной еды и в столовых, участники программы Анжелы и люди из Дома престарелых святого Винсента. Преподаватели и студенты из Школы искусств и ребятишки из Мемориального общества искусств, которое два года назад основала Изабель в память о своей подруге-писательнице Катарине Малли. Я работаю там – или работала – раз в неделю или чаще, вела с уличными ребятишками беседы об искусстве.
Оказывается, я и правда много где трудилась добровольно. Иногда я задумываюсь: в самом деле мне хочется помочь, или же я пытаюсь расплатиться за то, что мне помогали, или искупить то, что делала, пока не встретилась с Лу и Анжелой? Не то чтобы я была тогда такой уж плохой, просто ни о ком не думала и не заботилась. Иногда не сделать что-то так же дурно, а то и хуже, чем что-то сделать.
В общем, все эти люди заходят ко мне, а также другие, начиная с парней из районной пожарной охраны и кончая моим адвокатом, и еще какие-то визитеры, которых я, наверно, больше никогда и не увижу. Приемные родители маленькой Джиллиан принесли ее показать – как это великодушно, что они позволили нам с Софи остаться ее крестными. Заглянула Кэти Бин, рыжеволосая сказочница, занявшая автобус Джека Доу на краю Катакомб, и привела с собой сестренку Керри. Заскочили Зеффи с Максом, сыграли несколько новых песен – у них получился отличный дуэт. И Эми, которая прежде играла с Джорди, тоже заходила, только она не захватила с собой свою ирландскую волынку, да, может, это и к лучшему. Правда, она звучит не так громко, как шотландская, но все же такая музыка – на любителя, а я не уверена, что все пациенты здесь разделяют мои вкусы.
Побывали у меня даже ньюмены Изабель – духи, переселенные благодаря картинам Изабель в Мир Как Он Есть из мест, еще более дальних и таинственных, чем страна снов. Пэддиджек и Козетта, Розалинда, Джон Свитграсс и самая странная пара: молодая Изабель и умершая Кэти – призраки прошлого, оставшиеся такими, какими запомнились мне в те годы.
Эти гости добрались ко мне с фермы Изабель на острове Рен поздно ночью, когда могли не бояться, что кто-то их заметит, и проскользнули в палату, чтобы предложить свою дружбу и утешение. Иногда рядом с ними я чувствую себя как во сне, будто моя палата или все здание реабилитации перенеслось в страну снов, потому что где еще могут существовать такие удивительные создания? Хотя выглядят они как мы с вами – кроме Пэддиджека, понятно, – у этого тощего пугала, тело, похоже, слеплено не из мяса и костей, а из сучков да листьев. Но при всем при том он отличный парень, и кажется, будто душа у него, как и у его соплеменников, такая большая, что не помещается в теле. Их чувствуешь еще до того, как они входят в комнату, – какое-то дуновение воздуха, волнение, от которого сердце бьется быстрее и улыбка возникает на лице, хотя они еще не сказали ни слова.
Когда они уходят, я каждый раз задумываюсь об Изабель и о том, как ей приходится осторожничать со своими картинами. Потому что изображенные на них существа в буквальном смысле обретают жизнь. Это ведь такая ответственность, и неудивительно, что она в последнее время предпочитает абстрактные полотна.
Иногда заходят Мэйзи Флуд с приемным братишкой Томми. Маленького терьера Рекси они прячут в сумке. Этот песик совершенно не переносит долгой разлуки с Мэйзи. Я люблю Томми. Он отстает в развитии – Мэйзи нашла его в Катакомбах и взяла к себе, как и всю свору собак, являющихся полноправными членами их семьи, – но он один из самых добрых парней, каких я знаю. Он каждый раз приносит с собой человечков, которых Мэйзи вырезает для него из журналов и наклеивает на картон, раскладывает их на кровати и рассказывает мне их истории.
Еще все время присылают письма и открытки. Надеюсь, люди понимают, что я просто не могу на них ответить. Пришла даже открытка из Ирландии, от Нетти Ньюлин, со смешной картинкой, где она со своим Алли похищают меня из больничной палаты, как из темницы. Стоит мне закрыть глаза, так и вижу ее лукавую усмешку, с какой она выкидывает новую шалость и с невинным видом лепечет: «Да ты не сердись, это я просто проказничаю».
Думаю, самый радостный и самый трудный для меня момент был, когда из Лос-Анджелеса прилетел на выходные Джорди. Это было еще до того, как меня сюда перевели.
Дело не в том, что он что-нибудь такое сказал или сделал. Чудесно было повидать его, но и больно тоже. Раньше не так было. Я давно смирилась с тем, что наша дружба – просто дружба, и ничего больше, но, потеряв одну из двух самых важных для меня вещей – способность рисовать, – тяжело и его тоже потерять. Сломанная Девочка – жадина, и ей очень хочется отбить его у Тани. Он не провел со мной и пяти минут, и я его не удерживала – прекрасно понимала, что ему нужно уходить и как можно скорее вернуться к ней, пока я не сказала или не сделала какой-нибудь глупости. Это только осложнило бы всем жизнь и было бы нечестно. Я не говорю, что он бросил бы Таню ради меня, – Джорди не так устроен. Он человек верный и надежный, да к тому же и вправду ее любит. А если бы Тани и не было, что я теперь могу ему предложить? Сломанная Девочка ни на что не годна, даже если забыть обо всех моих давних сложностях с интимом. Ну конечно, я не удержалась, спросила, как у них с Таней. Это ведь я и послала его к ней в Лос-Анджелес, но вовсе не потому, что мне этого хотелось, и меня все равно мучит любопытство, при котором мне наполовину хочется, чтобы у них все было хорошо, потому что они мои друзья, а другая половина мне не повинуется и зачарованно ждет беды.
– Ну и как вы там, ребята? – спрашиваю я, едва он поздоровался.
– С Таней все прекрасно, – говорит он, – но вот к этому городу я никак не привыкну.
– Что в нем плохого? Кинозвезды и солнце двенадцать месяцев в году.
– Солнце – это по мне, – улыбается он, – а вот без прочего я вполне мог бы обойтись. Особенно без всех этих типов, которым мне полагается угождать, чтобы не испортить Тане карьеру.
Он описывает пару самых неприятных разновидностей кинодеятелей, с которыми ему в последнее время пришлось столкнуться, и мне хочется сказать: «Так бросай это все. Возвращайся сюда. Возвращайся и будь со мной».
