В один из этих дней прошло празднование юбилея господина Эстевели. Ему исполнялось пятьдесят пять лет — полукруглая дата, праздновавшаяся с помпой, с гала-концертом и последовавшим за ним банкетом. Энрике с Мачадо станцевали большое па де де из «Зачарованного леса», я тоже участвовала в концерте, хотя мне достался куда более скромный номер — из «Гарсиады», в паре с Кристианом. Вышло удовлетворительно, хотя я предпочла бы Корбуччи. Но кто ж мне его даст? Энрике — партнёр для примы, а я ещё недостаточно ярко сияю на балетном небосклоне.
Концерт прошёл с большим успехом, начался банкет, одновременно с которым было что-то вроде большого приёма в фойе и вестибюле Оперы. Туда мог попасть любой желающий, в то время как в банкетный зал допускали лишь избранных. Меня, вопреки моим опасениям, пустили. Я как-то всё никак ни могла привыкнуть к тому, что теперь тоже являюсь одной из прим и потому достойна участвовать в жизни высшего общества. Каковое и было представлено и герцогом ди Соузой, и сеньором Риасом… и Андресом ди Ногара. Вместе с которым пришёл и его отец маркиз.
Заметила я их далеко не сразу. Меня как раз атаковал очередной поклонник моего таланта, решивший в знак признательности за доставляемое удовольствие предложить мне своё покровительство. И тонко намекнувший, когда я отказала, что в его власти как поспособствовать моей карьере, так и помешать ей. Я в ответ не слишком вежливо заметила, что грош цена той карьере, которой способны помешать неудачливые ухажёры. Покровительство Леонардо сделало меня смелой, быть может, даже излишне смелой, но я как-то уверилась, что дирекция не посмеет ни выкинуть меня из театра, ни лишить ролей.
За ним подошёл антрепренёр, которого я до сих пор не знала, но который был явно рангом повыше знакомого мне сеньора Арканжо. Ничего определённого он мне предлагать не стал, лишь представился и рассказал, что устраивает гастроли артистов по столицам различных государств. Я выразила заинтересованность, он сказал, что, возможно, поговорит со мной позже, и отошёл. Я погрузилась в, быть может, преждевременные, мечты о заграничном путешествии (давно, признаться, хотела), и как раз тогда заметила Андреса. А рядом с ним стоял седой господин, настолько на него похожий, что не оставалось сомнений — это его близкий родственник.
Андрес смотрел на меня, смотрел настолько пристально, что, когда его спутник обратился к нему, не сразу услышал. Этот его взгляд меня немного смутил, и я поспешила отойти на другой конец зала. С того памятного дня не только Леонардо прекратил всякое общение со мной, но и Андрес больше не показывался мне на глаза. Стыдно сказать, но я почти совсем забыла о нём. Леонардо поглощал все мои мысли, ни на что другое меня уже не хватало. Лишь сейчас я вспомнила, что невольно ухитрилась обидеть ещё одного мужчину. Может, подойти и извиниться? Нет, пожалуй, Леонардо прав, ни к чему уподобляться иным кокеткам и бесконечно дёргать за ниточки, не отпуская, но и не давая приблизиться. Что прошло, то прошло. К тому же, когда рядом его родич, заговорить с ним я всё равно не осмелюсь.
Но вскоре выяснилось, что Андрес сам не прочь заговорить со мной. Встав из-за стола, я вышла из банкетного зала, где мне уже стало скучно, прошлась по фойе и завернула в круглый салон за большим камином. За салоном шла анфилада небольших комнат до самой библиотеки, почти безлюдных, и я медленно пошла по ним. Вот там-то Андрес и нагнал меня. Услышав позади шаги, я оглянулась и остановилась. Андрес поравнялся со мной, и, как мне показалось, сам изрядно смутился. Во всяком случае, заговорил он далеко не сразу.
— Мы с вами не очень хорошо расстались в прошлый раз. Я был резок… Простите.
— Вам не за что просить прощения, — слегка удивлённо ответила я.
— Я рад, что вы не сердитесь, — Андрес вдохнул, выдохнул, словно хотел что-то сказать, но передумал, потом указал рукой вдоль анфилады: — Быть может, пройдёмся?
Мы медленно двинулись к библиотеке. В ней было совсем пусто.
— Анжела, — произнёс Андрес, когда мы переступили порог, — я хочу видеть вас, встречаться с вами… Но у меня всё время такое чувство, будто вы играете мной. Вы то отталкиваете меня, то приближаете. Скажите мне прямо — вы не хотите меня видеть? Тогда я и впрямь никогда вас больше не потревожу.
— Андрес, я совру, если скажу, что совсем не хочу вас видеть, но я не могу предложить вам ничего, кроме дружбы. Если вы хотите большего, не утруждайте себя. Хотя видеть вас своим другом я была бы рада.
— Вот как? Скажите мне, только честно — вы отказываете мне из-за другого человека?
Я замялась.
— Ну же! У вас есть возлюбленный?
— В том смысле, в каком это обычно понимают — нет.
— А в каком же? Ради бога, сеньорита, объясните яснее!
Я подняла на него глаза, удивлённая изменившимся тоном.
— Сеньор, вы хорошо начали этот разговор, но я никак не думала, что вы с такой настойчивостью станете требовать у меня объяснений. Не имея к тому же на это никаких прав. Благородному человеку должно быть достаточно услышать слово «нет», чтобы сразу оставить какие бы то ни было поползновения.
— Ах, вот как? Значит, вы мне всё-таки отказываете?
— Я вам уже всё сказала, и больше мне нечего добавить.
— Значит, вы любите. Иначе вы отказались бы отвечать.
Я промолчала.
— Что же вы молчите? Кто ваш любовник?
— У меня нет любовника, — резко сказала я.
— И почему же, интересно? Из-за его благородства или вашей добродетели? Или, быть может, вы играете им, точно так же, как и мной? Вот она — добродетель актрис! Повести за собой на верёвочке, манипулировать чужими чувствами, наслаждаясь своей властью над тем, кто вас любит! Набивая себе цену, выбирая того, кто может дать больше, чтоб, не дай боже, не продешевить! Вы обманщица, и мой вам совет — проявите немного несвойственного вам милосердия, выберите господина с тугим кошельком и бесчувственным сердцем! Ему вы обойдётесь куда дешевле, чем людям, умеющим чувствовать и любить!
Неприятно поражённая, я молча смотрела на него. И это Андрес? Сдержанный, благовоспитанный Андрес, друг детства, добрый знакомый, к тому же влюблённый в меня, как утверждал Леонардо?
— Вы не знаете, что ответить?
— А зачем вам мой ответ? Вы слышите себя куда лучше, чем меня. Вы уже всё себе объяснили, и мои слова излишни.
— Тогда всего хорошего, сеньорита! — Андрес гордо шагнул было прочь, но тут же обернулся: — Надеюсь, — саркастически осведомился он, — вы не прекратите танцевать, когда, наконец, выберете кавалера себе по вкусу? Танец — это единственное, что может оправдать ваше существование, обидно было бы променять его на дарёное богатство. Вы позволите и дальше наслаждаться вашим искусством?
