Ириска подняла взор. Кварталом дальше дорогу перегораживало белое каменное здание в два этажа. За ним и пряталось солнце, свет которого пробивался через провалы сквозных окон. Небо вокруг дома пылало, и чёрные избушки казались незаметными и несущественными. Было небо, был дом, за которым буйствовало солнце, и была дорога, которая прямиком вела к этому дому.
Несмотря на вселенский пожар, полыхающий всюду, дом делал вид, что его это никоим образом не касается. Более того, дом сам источал едва заметное бледное сияние. Спокойное, умиротворённое и какое-то неживое. Ириске сразу расхотелось двигаться дальше.
— Надо бы хуже, да некуда, — виновато вздохнул перепевник. — Знаешь, куда мы пришли?
Ириска не знала.
— К пристанищу Тоскующего По Эпохам.
Фраза эта ничего Ириске не сказала. Ясно было одно: к Пятому Переулку их не пустили.
— Ладно, — дернулись Ирискины губы в злобной гримасе. — Ты, я вижу, проводник ещё тот. Давай, выводи обратно.
— А что я делаю последние сорок минут, — развёл руками Зинга. — Очень плохие знамения, если даже я сам не могу пробраться к своим владениям. А теперь ещё вот это, — он ткнул пальцем в направлении белого здания.
— Так мы идём или будем всю ночь здесь торчать? — недовольно спросила Ириска.
Она представила, как сидит с Зингой возле покосившегося забора, а невдалеке, на фоне ослепительно чёрного неба, переливаются мертвенным светом стены странного здания.
— Пошли, — сокрушённо кивнул Зинга. — Чую, что нас не выпустят отсюда, да только выжидать ещё хуже.
— И что, помирать теперь? — съязвила Ириска.
Зинга не ответил. Появление здания доконало его.
Как только они повернули назад, удивительно быстро стемнело. Солнце словно решило подзадержаться, чтобы увидеть, прорвётся ли парочка к заветной цели. Не прорвалась, и светило мгновенно утратило к ней интерес. Чёрное небо с блеклыми звёздами тут же прогнало алую полосу заката. Дома вокруг казались мёртвыми и заброшенными. Ни единого огонька, ни единого звука, вроде стука молотка или обрывка телевизионной передачи. Вымершие кварталы сменяли друг друга, а желанные пятиэтажки продолжали таиться в недостижимых далях.
Зинга и Ириска сворачивали во всё новые закоулки. Похоже, весь мир теперь состоял из заборов, вдоль которых тянулись узенькие тропочки. Несколько раз проход упирался в тот самый белёсый дом. Ириска на свой лад прозвала странное здание Упокоищем. Как только Упокоище оказывалось неподалёку, Зинга без слов разворачивался и торопился назад, чтобы попытать счастья на следующем повороте.
Внезапно Ириске показалось, что места вокруг становятся знакомыми. Нет, пятиэтажки и высотки вперемешку с трамвайными рельсами не появились. Но Ириску не покидало прилипчивое чувство, что она здесь когда-то уже шла. Ну конечно же! Только днём! Тем самым днём, когда она с Раулем прорывалась сквозь синеву, переплетённую с песней.
— Это же твой переулок! — воскликнула Ириска.
Зинга ошарашено огляделся, исследуя покрытые тьмой окрестности.
— Не-а, — мотнул он головой. — Не моё это.
— Да как не твоё! — возмутилась Ириска, подозревая, что Зинга попросту не хочет признавать её правоту. — Посмотри сам. Вон сарай с поленницей. А вот дома, которые превращались в колонки. Это же значит, что до Пятого Переулка рукой подать!
— Это не мой переулок, — Зингина рука стала холодной, словно мрамор. — Представь, что ты забралась в квартиру, куда притащили мебель, как у тебя, и расставили её, как у тебя, и занавески повесили, как у тебя, и обои возле дивана ободрали, как у тебя. И всё вроде бы так, да нет трёхглазого пёрышка павлина. И гномик куда-то потерялся. Единственный в своём роде гномик, потому что тебе его вырезал Вася, с которым ты сидела за одной партой во втором классе. Человек, бывавший у тебя раз или два, безоговорочно поверит, что попал к тебе домой. Но ты поймёшь сразу, что тебя решили надуть.
— Отговорки, — надулась Ириска.
Ей до ужаса хотелось, чтобы Зинга оказался неправ, чтобы ещё несколько шагов, и она — на Пятом Переулке, за которым её ждёт пустой холм.
— Тогда смотри, — Зинга показал на дом, за которым виднелся верхний этаж Упокоища. — Ты хочешь сказать, что ОНО тоже на Пятом Переулке.
Вот этого Ириска как раз говорить не хотела. Проклятое здание разбило Ирискину надежду.
— И всё равно это твой переулок, — упрямо топнула она ногой. — Всё на местах. Только музыки не слышно.
— И хорошо, что не слышно, — тихо отозвался Зинга, — потому что здесь звучат ДРУГИЕ песни.
Они медленно шли вдоль того, что Ириска считала Четвёртым Переулком, а Зинга — грубой подделкой. Постепенно сквозь обволакивающее безмолвие начали просачиваться звуки. Сначала отчаянно заскрипело неприкрытое окно, потом засвербел запоздалый сверчок, затем просвистела высокая нота и истаяла в чёрном небе. Но больше всего Ириске не понравились шаги. Не поступь Зинги, пробующего каждую досочку настила, будто они шли по коварной трясине. И не топоток стремящейся не отставать Ириски. Посторонние шаги раздавались то слева, то справа. То лёгкие, словно ветер запутался в поникшей траве. То тяжёлые, как удар кувалды. Кто-то незримый сопровождал их, почти не таясь. Время от времени он вздыхал, и на душе сразу становилось тоскливо и одиноко, даром что Зинга пёрся рядом и сопел ничуть не тише. Но в таинственных шагах и вздохах было что-то пугающее, что-то выбивающее из равновесия, что-то зовущее сойти с настила и спрятаться в кустах, сжавшись в комочек.
Так шагал Ванабас в Ирискиных суматошных дрёмах.
— Мы встретим Ванабаса? — прошептала она.
Перепевник замотал головой, показывая, что не расслышал.
— Здесь живёт Ванабас? — напрямик спросила девочка.
— Ванабас? — растерянно повторил Зинга, но потом его лицо просветлело. — А, вот ты о чём. Я же сказал, что это другие места. Давай, потом поговорим. Если выберемся.
Ничего не поняла Ириска. Оставалось бояться и вслушиваться в крадущиеся звуки.
А потом пришла песня.
Зинга оказался прав: песня была совершенно ДРУГОЙ.
Это щкола Соломона Фляра,
Щкола бальных таньцев, вам говорьят.
Дви щаги налево, дви щаги направо,
Щаг впирьёд и дви назад.
Музыка едва слышалась. Простейшие гитарные аккорды просачивались отовсюду. Но не они главенствовали. Потому что звучал ещё голос. Старческий, кажущийся усталым и добрым. Но в его доброту по неизвестным причинам не верилось.
Кавальеры приглашайют дамов,
Там, где брошьки, там перёт.
Дви щаги налево, дви щаги направо,
Щаг назад и дви впирьёд.
