Он ударил, как бог! Наверняка! Пожелал моей смерти!
Это… так больно… Эриниям не снилось!
Но главное я не понимаю — за что? За любовь? За верность? За сына?
Вздыхаю, мну записку и бросаю её на пол.
Не стало меня для тебя — что ж, значит, так тому и быть.
Значит, хватит раскисать и пора становиться сильной.
Вытираю слёзы, иду ванну. Потом — переодеваюсь в удобные джинсы, водолазку и кроссовки, и беру со стола другой листок — план острова, на котором нас держит Гермес. План раздобыла Сешат — её, как меня — растения, слушаются любые письмена. Вот и этот — сам в руку лёг.
Как мы и предполагали ещё в штабе Аида, остров — искусственного происхождения. По сути, это огромный корабль. А значит, как на любом судне, здесь есть командная рубка. Из неё-то и можно вырубить силовое поле, которое делает остров невидимым даже для технологий богов.
Вот туда-то мне и надо. Запоминаю план, а потом уничтожаю его — вместе с запиской Аида. Хорошо, что в комнате предусмотрительно поставлен шредер: Сешат попросила поставить его ещё вчера, когда работала на компьютере.
Итак, мой выход.
Я несколько тысячелетий прожила с тем, кого люди называли «Невидимый» [1]: таиться, беззвучно скользить, прятаться я умею хорошо. Когда-то Аид сам взялся меня тренировать. Когда я поинтересовалась: «Зачем?», резонно заметил, что в Подземном мире всегда стоит быть начеку, и умение появляться будто из неоткуда — весьма нужное качество. Трудно не согласиться с такими доводами.
И вот теперь — крадусь, как заправский шпион. Я умею двигаться быстро-быстро, ни одной камере не засечь. В конце концов, я — богиня, и меня тренировал лучший разведчик Титаномахии. Тренировки, правда, нередко переходили в жаркие поцелуи и не менее горячий секс в самых … не подходящих для этого местах… Но такой «метод преподавания» давал свои плоды: сейчас мне любой ниндзя может позавидовать.
Скольжу, перекатываюсь, пробегаю за пару секунд огромные комнаты — они тянутся-тянутся бесконечной анфиладой.
Но вот и дверь, за которой моя цель.
Оттуда доносится весёлый смех Афродиты:
— … сказки? Серьёзно?
— Представь себе, — мурлыкающим тоном произносит Гермес.
Набрасываю флёр невидимости и проскальзываю в комнату.
Действительно, рубка управления: множество экранов, кнопок, каких-то схем и неведомых мне приборов.
Эх, Загрея бы сюда. Или хотя бы Макарию. Вот бы им где разгуляться. А я в этом ничегошеньки не смыслю.
Вся надежда на тебя, Дит. Жги! — как говорит молодежь.
И Афродита жжёт: удобно устроилась прямо на пульте, между каким-то рычажками. Тонкое серебристое платье с глубоким декольте и длинным разрезом открывает больше, чем скрывает. Впрочем, даже полностью обнажённая, Афродита будет выглядеть не пошло. Такая совершенная красота не нуждается в одеждах.
Тёмно-золотые волосы тяжелой волной падают на узкую спину, серебряные браслеты позвякивают на тонких запястьях.
Будь я мужчиной — слюнями капала бы: Афродита красива абсолютной, космической красотой. Одевать такую красоту — всё равно, что кутать статую. Поэтому она и предпочитает открытые платья.
Немудрено, что Гермес, который буквально нависает над ней, уперевшись руками по обе стороны её бедёр, прямо-таки искрит от желания.
Вслушиваюсь в их разговор.
— … сказки оказались более действенными. Мифы, знаешь ли, поизносились. Да и общественная мораль несколько изменилась. Хотя… архетипы, безусловно, мифологические остались.
— Какие, например? — она слегка подаётся вперёд, и их лица почти соприкасаются. Идеально красивые лица. Безупречные, какие и должны быть у богов.
— Красавица и Чудовище.
Афродита немного бледнеет. Ещё бы — ведь эта история появилась на свет, благодаря дрязгам в её семье.
— Знаешь, — говорит она, — я совсем ничего не смыслю ни в сказках, ни в мифах, ни в этих… как его… архетипах… метафорах… эпитетах… С этим — к Сешат, милый.
Она невинно хлопает длиннющими ресницами, а сапфирной бездне глаз прыгают бесенята.
— Мы же не за этим сюда пришли, — тянет она чуть обиженным тоном гламурной кисы, — помнишь, ты мне кнопочку обещал показать?
Кладет ладошку ему на плечо, дует прелестные губки, делает милую капризную мордашку.
— Обещал — покажу, — выдыхает он ей на ухо. — Могу прямо сейчас.
Изящная мужская ладонь с тонкими длинными пальцами скользит вверх по стройной женской ножке, выше и выше, замирая на тыльной стороне бедра.
— Показать? — выдыхает он.
— Да, — почти стонет ему в губы она.
Я оглядываюсь: кадуцей рядом, у левой руки Гермеса. Без присмотра! Неразумно так раскидывать божественные артефаты.
И поскольку ребята сильно увлеклись поиском совсем не той кнопки, хватаю атрибут Гермеса (а он тяжёлый, хоть и кажется на вид лёгким) и обрушиваю его на затылок главного вора Олимпа. Тот оседает, утыкаясь лицом в живот Афродиты.
Та легко сталкивает его на пол и зло уставляется на меня (я, к тому времени, успеваю снять флёр):
— Зачем ты влезла?! Мы были так близки!
— Угу, — отзываюсь, — я заметила.
Она спрыгивает с пульта и оглядывает бесконечные ряды кнопок.
— Что теперь делать будем? Как мы её найдём?
Пожимаю плечами — об этом не подумала, но способ, которым мы хотели раздобыть данную информацию, скажем так, дал сбой…
Нет, Дит, безусловно, не дура, но… имеет ряд слабостей. Особенно, в передней части тела.
Но нам на выручку неожиданно приходит Сешат.
— Девочки! У нас получилось! Вы как-то разомкнули контур! Я услышала Тота! — раздаётся у нас в головах. То, что Афродита тоже слышит — вижу по изменившемуся лицу. Мы — боги, нам не нужны специальные средства связи для общения. Но удивляться тому, что конкур оказался замкнут на самого Гермеса, будем потом, сейчас нужно послушать Сешат. Она дело говорит: — Кора, попробуй связаться с кем-нибудь из своих.
Закрываю глаза, мысленно представляю его себе в мельчайших подробностях — чуть сутулый, в растянутом свитере, рожки в волосах — и произношу, вкладывая всю тоскую по нему, нерастраченные любовь и нежность:
— Загрей!
Через несколько мучительно долгих мгновений приходит желанный ответ:
— Мама?
И вскоре — на всех экранах — лицо моего сына. Замечаю круги под глазами, красные белки, всклоченные волосы — наверное, не спит и просиживает за компьютером. Совсем Аид его не бережёт! Увижу — пришибу!
Загрей улыбается, машет Афродите.
Та колдует над Гермесом — капает ему на губы голубым веществом, что спрятано в её изящном кулоне.
— Доламываем защиту, — сообщает Загрей довольным и немного плотоядным тоном, — и будем вас вытаскивать оттуда.
— Нет, — мотаю головой, — только Гебу и Сешат. У нас с Афродитой тут ещё пара дел.
— Мам! — возмущается сын.
— Не спорь, — резко обрываю я. Афродита закатывает глаза: мол, ну и дети пошли. Она шепчет красивое заклинание, и Гермес поднимается вверх: он теперь спит, довольно крепко и блаженно улыбается.
Афродита кладет ему в руки кадуцей и магией вытаскивает из комнаты.
Мы остаёмся вдвоём с Загреем.
Несколько секунд я борюсь с собой, но потом всё-таки спрашиваю:
— Как отец?
Загрей хмыкает:
— Кто ж его разберёт. Замкнулся в своей броне. Это у тебя были ключи от всех его тайников. А для других он вечно в режиме «не-подходи-убьёт». Холодный, злющий… На всех рявкает…
— Знаешь, — говорю, — он отправил мне букет… Буквально через несколько часов после того, как я ушла.
Сын невесело улыбается:
— Думаю, я тогда погорячился. Он же любит тебя.
Судорожно сглатываю — Загрею необязательно знать, как ранят и цепляют меня эти слова.
— А вот я не думаю. В букете была записка — стихи. Строфа из песни Орфея. Аид всегда цитировал её, когда я уходила наверх.
— Интересно… — Загрей реагирует вовсе не так, как я ожидала.
— Интересно? — почти возмущаюсь я.
— Да, — говорит сын. — Было же что-то ещё?
