— Я не чувствую себя изношенной. Я чувствую себя… — Я боялась произнести это вслух.
Джеймс с невообразимо важным видом провел пальцами по тыльной стороне моей руки.
— Знаю. Слушай, Нуала… — Он заколебался. — Элеонор сказала кое-что еще. Есть способ сохранить твои воспоминания.
У меня в животе все сжалось.
— А ей какое дело?
— Понятия не имею. Она может врать?
Я покачала головой, слушая, как подо мной шелестит трава. Вспомнились слова Брендана и Уны.
— Нет. Но может недоговаривать.
Джеймс скривился:
— Да. Я тоже так подумал. Она сказала, что, если я семь раз произнесу твое имя, пока ты будешь гореть, ты сохранишь свои воспоминания.
— Истинное имя?
На самом деле я думала: «Мои воспоминания?!»
Джеймс кивнул:
— Ты знаешь, что это означает?
— Примерно представляю: очень нежелательно его кому-то говорить. Потому что если кто-то узнает твое истинное имя, то тебя могут заставить грабить ночные магазины, совершать запрещенные сексуальные действия, смотреть фильмы со Стивеном Сигалом и делать прочие вещи, которые ты никогда бы не стала делать. И именно поэтому я никому никогда его не скажу, — ответила я.
Он снова посмотрел на свои руки, прикрыв глаза ресницами:
— Ясно.
— Кроме тебя. — Я села. — Но ты должен мне обещать…
Джеймс то ли невинно, то ли ошеломленно распахнул глаза. Я не видела на его лице ни того, ни другого выражения.
— Что обещать?
— Обещай, что ты не будешь меня заставлять…
— Нуала, — серьезно ответил Джеймс, — я никогда бы не заставил тебя смотреть фильмы со Стивеном Сигалом.
Ни одна фея не говорила свое истинное имя человеку. Ни одна.
— Пообещай… Пообещай мне… — Я не знала, какое обещание с него взять. Как будто человеческие обещания чего-то стоят. Люди могут врать совершенно безнаказанно.
Джеймс потянулся ко мне, и я думала, что он меня поцелует. Однако он просто обнял меня и прикоснулся щекой к моей щеке. Я чувствовала, как бьется его сердце, медленно, размеренно и тепло, вдвое реже, чем у меня; я чувствовала его прерывистое дыхание. Поцелуй с этим не сравнится.
— Нуала, — произнес он низким хриплым голосом, — не бойся меня. Ты можешь не говорить, но если ты захочешь, я попытаюсь. Тут есть какой-то подвох, но я попытаюсь.
Я закрыла глаза. Это слишком. Шанс сохранить воспоминания, предупреждения фей во время вчерашнего танца, опасность раскрывания имени, его слова… Я не думала, что все так далеко зайдет.
Я так крепко зажмурилась, что под веками у меня замигали серые огоньки.
— Оран-Лиа-на-Мен.
Голова закружилась. Я произнесла его вслух. Действительно произнесла.
Джеймс обнял меня крепче и прошептал:
— Слава богу. Я думал, ты скажешь «Иззи Леопард», я засмеюсь, и ты меня убьешь.
— Придурок, — облегченно пробормотала я. Я была испугана до полусмерти, но мне стало легче.
— У меня задница затекает, — пожаловался он. — Как по-твоему, если я ошибусь с произношением, это очень плохо? Имечко-то не простое…
— Я серьезно! — взвилась я, сама того не ожидая.
Не нужно огрызаться. Он всегда шутит, даже когда совершенно серьезен, просто раньше я читала его мысли.
— И я серьезно. Может быть, это самое серьезное, что я делал в жизни.
Раздался звонок. Мы оба подпрыгнули. Джеймс достал из кармана телефон и нахмурился, глядя на экран:
— Салливан.
Он открыл телефон и наклонился ко мне, чтобы мы оба могли слышать.
— Да.
— Джеймс?
— Почему все уточняют, я ли это? — спросил Джеймс. — Да, это я.
Салливан говорил как будто издалека:
— У тебя по телефону другой голос. Она с тобой?
— Конечно.
— Слушай, извини, что я задерживаюсь. Тут… черт, подожди. — Пауза. — Прости. Так вот. Ты можешь отвезти ее в город? В закусочную? Садитесь за железный столик на улице. Она выдержит?
— Да.
— Хорошо. Хорошо. Встретимся там минут через пятнадцать. Джеймс… — Очередная пауза и вздох. — Джеймс, никому больше не говори. Пока об этом знают только преподаватели. Пропала Дейдре Монаган.
Вокруг пели птицы, мимо закусочной с шумом проносились машины… День был прекрасен.
Я очень осторожно положил руки на стол и принялся крутить между пальцами покой-камень. Я так хотел написать на руке слово «вина», что почти чувствовал во рту горький вкус букв.
— Зря Салливан тебе сказал. — Нуала посмотрела на официантку, которая принесла нам стаканы с водой и переставляла их, пытаясь поймать мой взгляд. — Спасибо, все хорошо. Просто поставьте их на стол! — Она взмахнула рукой, как будто стряхивала с пальцев воду.
Официантка удалилась.
Я вспоминал последний разговор с Ди. Все последовавшее за их стычкой с Нуалой почему-то напрочь выпало из памяти. Мне казалось, что я сказал что-то ужасное, что я виноват в ее исчезновении.
— Волынщик, — вывела меня из раздумий Нуала, — вот зачем он тебе сказал? Чтобы ты сходил с ума, как обычно? — Она открыла рот, будто собираясь что-то добавить, но вместо этого лишь потянулась к столу за спиной, взяла ручку, которую кто-то оставил вместе с чеком, и протянула мне: — Давай пиши.
Еще один повод чувствовать себя виноватым. Возвращаюсь к старым привычкам.
Она вложила ручку в мою ладонь:
— Если хочешь, напишу сама.
Я почувствовал облегчение, как только ручка коснулась моей кожи. Я нацарапал «черная река» и вздохнул.
— Это что еще такое? — спросила Нуала.
Я не знал. Но написать это было приятно.
Нуала ущипнула меня за мизинец:
— Говори со мной. Я уже не могу читать твои мысли.
— Я не знаю, что это значит, — ответил я. — Когда мы познакомились, я понятия не имел, что означает половина из написанного на моих руках.
Она нахмурилась, потом подняла глаза, и мы увидели, как из закусочной на летнюю площадку выходит встревоженный Салливан. Он встретил в дверях официантку, наклонился к ней и что-то сказал, а потом подошел к нам.
Не успел он открыть рот, как я спросил:
— Ди нашлась?
Салливан покачал головой:
— Нет. — Он аккуратно подвинул к столику свой стул. — Прошу тебя, Джеймс, только не надо впадать в панику. Зная, что вы друзья, я подумал, что она могла тебе что-то сообщить. Я очень надеялся, что она тебе звонила. Вообще-то Дейдре могла уехать по какому-нибудь совершенно невинному делу и сейчас находится в самом безопасном месте.
Нуала многозначительно на меня взглянула, но я не смог прочитать ни одно из этих значений.
— Или в самом опасном, — возразил я.
