Тут я понял, что до этих пор Блуд лишь играл испуг, а сейчас на его лице был реальный страх. И почему Максим к нему обратился по имени, они что знакомы?
— От-ткуда ты знаешь? — заикаясь спросил бедолага.
— Я все знаю, и не только про тебя. Так мы договорились?
Блуд лишь молча кивнул, не отводя испуганного взгляда от собеседника.
— Тогда больше не задерживаю.
Ловким движением руки Максим развязал своего пленника, и того тут же как ветром сдуло. В воздухе повисло гнетущая тишина.
— Как это произошло? — наконец нарушил я молчание.
— Что?
— Как я… — вопрос оборвался, уткнувшись в преграду, выстроенную мозгом, не желающим принимать реальность. — Как я умер?
Сын тяжело вздохнул и, присев на стул, начал свой рассказ, явно с силой заставляя себя произносить каждое слово.
Двадцать лет назад в тот самый день:
Двое озорных мальчуганов вприпрыжку шли вперед, увлеченно о чем-то споря.
— Мальчики, куда вы так спешите? — послышался сзади уставший женский голос.
— Ну же, мам, не отставай! — ответил старший, а младший взял мать за руку и потянул вперед. — Папа, наверное, уже вернулся с работы!
Ребятишкам не терпелось поделиться впечатлениями от просмотренного фильма со своим отцом.
Вот, наконец, ключ с характерным щелчком открывает заветную дверь, и два сорванца забегают в квартиру с радостными криками «Папа! Папа!», спешно разуваясь и скидывая верхнюю одежду. Вместо ожидаемого мужского голоса им отвечает приглушенный тревожный писк.
Мать тут же спешит вперед, распахивает дверь в комнату с вирткапсулой и кричит от ужаса, а затем бросается внутрь. Испуганные дети спешат за мамой. Приглушенный звук превращается становится громче и бьющий по ушам. Стены комнаты периодически окрашиваются в угрожающе красный цвет от мигания аварийных систем.
Женщина в панике мечется возле капсулы, нажимая на все кнопки, но ничего не помогает. Тогда она пытается открыть ее голыми руками, но та не поддается. Через прозрачную крышку видно как лежащий внутри мужчина изгибается и кричит от жуткой боли. Видно, но не слышно. Немая картина ужаса. Тело его окутывают серые мелькающие тени.
— ПАПА! — со слезами на глазах Максимка бросается к отцу.
— Саша, уведи брата! — кричит мать и предпринимает последнюю отчаянную попытку спасти своего мужа, вырывая блок питания из розетки. Все тщетно.
Старший пытается увести своего младшего брата, но тот сопротивляется, цепляясь за все подряд, и зовет отца, обливаясь слезами от страха и не понимая происходящего.
Тело мужчины неведомой силой выгибает коромыслом, лицо искажает немой крик от невыносимой боли. Затем он падает тряпичной куклой на ложе капсулы, тени рассеиваются, а из ушей и рта течет темно-алая кровь.
Сирена замолкает, а стены вновь приобретают свой привычный цвет. Резко повисшая тишина оглушает. Сашка с силой одергивает своего брата и пытается закрыть ему глаза руками, чтобы тот ничего не успел увидеть.
— НЕЕТ, ПОЖАЛУЙСТА! Нет! — Мать с бессильным криком отчаяния падает на крышку и цепляется за нее ногтями, оставляя кровавые следы.
— Эта картина у меня до сих пор стоит перед глазами, — Максим закончил рассказ и опустил голову вниз. — А мать будто чувствовала неладное, понимаешь? Она весь день была чем-то обеспокоена, хоть и старалась не подавать виду.
— Да, она меня тоже просила быть осторожнее, перед тем как… — голос предательски задрожал от наступавших эмоций, но я сумел совладать с собой. — Надо было остаться…
— Отец, ты не мог знать, что все так выйдет.
— Да…наверно… Что случилось потом?
— Представители корпорации приехали раньше, чем скорая и сразу начали совать матери какие-то бумажки для подписей. Как потом выяснилось, это были соглашения о неразглашении, материальных выплатах и все в этом духе.
— Уроды, — изнутри поднялась ненависть, которая практически сразу сменилась бессильной и бессмысленной злобой. На корпорацию, на судьбу, на этот и тот мир, на вселенскую несправедливость, а больше всего на себя. Если бы я остался тогда дома, все было бы совсем по-другому.
— Не то слово! Улыбались в лицо и корчили сочувствующий вид, а на самом деле беспокоились лишь о своих задницах. Но, надо сказать компенсация была щедрая, а в сумме с твоими сбережениями, что лежали на счету и достались матери, позволили нам жить, конечно, не шикуя, но и не побираясь.
Да пропади они пропадом, эти чертовы бумажки! Зачем? Зачем я тогда погнался за ними? Я схватился за голову обеими руками и опустил ее вниз, тяжело дыша.
— Что такое? — забеспокоился Максим.
— Ничего, все хорошо. Продолжай.
— Уверен?
— Да, я уверен.
— Как скажешь, — сын встал со стула и подошел к окну. — После твоих похорон мать стала сама не своя. Она абсолютно потеряла интерес к жизни, ходила мрачнее тучи и никого не замечала и каждый день плакала по ночам. Конечно, старалась делать вид, что все хорошо, улыбалась нам всегда, но глаза, в ее глазах все было написано. Большая часть ее умерла тогда, в тот злополучный день, вместе с тобой. Я вообще сейчас понимаю, что она держалась только ради нас. — Максим остановил свой рассказ и на несколько секунд закрыл глаза, переводя дух. — Но время шло, и мама буквально увядала на глазах. Мы старались помогать ей, поддерживать, но все было бесполезно, с каждым днем она становилась все бледнее, а однажды просто не проснулась.
Сердце сжалось до боли в груди и на какое-то время перестало биться, а на душе взвыли волки. Сын стоял молча, оперевшись на подоконник обеими руками. Я переживал эту горечь потери впервые, а Максим в очередной раз, но нам обоим было одинаково невыносимо больно и тяжело. Я не мог выкинуть из головы образ Анюты, молодой красивой девушки, которая на глазах превращается в дряхлую старуху. Как бы я хотел все вернуть назад! Как бы я хотел все изменить! Ведите сюда самого страшного демона, да хоть самого дьявола и просто покажите где расписаться, забирайте все: душу, сердце, почки — что угодно, только дайте шанс все исправить. Один единственный, больше не попрошу.
— Удивительно, какой все же красивый этот мир, — после нескольких минут молчания усмехнулся Максим, глядя в окно. — Я столько времени здесь провел, а заметил это лишь сейчас.
Я встал с кровати и, подойдя к сыну, выглянул на улицу. Еще теплый, но уже отдающий вечерней свежестью ветерок сразу ласково обдул мое лицо. Заходящее солнце озаряло красновато-оранжевым оттенком черепичные крыши стройных рядов жмущихся друг к другу домов. Тут и там выглядывали сочно-зеленые кроны деревьев, в которых исполняли свои жизнерадостные песни диковинного вида птицы. От всего этого веяло спокойствием, умиротворением.
