— Зеленый Луч?.. — переспросил киммериец. — Что-то я никогда о таком не слышал.
— Я тоже не слышала, пока эта добрая женщина не рассказала мне. Хэйкку рождаются у простых женщин, но обязательно на закате, в тот момент, когда солнце посылает на землю свой самый последний луч. И луч этот не простой, а ярко-зеленый. Так бывает очень редко, поэтому хэйкку нечасто можно встретить на земле, и люди путают их с оборотнями. Хэйкку умеют превращаться в зверя, который понравился им самым первым. А, кроме того, они понимают голоса всех зверей, птиц, рыб и деревьев. Они могут жить с людьми, могут жить в чаще леса, на вершине горы, в пещере, на краю болота. Когда хэйкку случайно встречают друг друга, они узнают своего с первого взгляда и очень радуются… Иногда собирается даже целая группа хэйкку, и тогда они уходят от всех. Забираются в самые глухие места и строят там свою деревню. Если человек случайно забредает в это селение, он ни о чем не догадывается и думает, что это самая обычная деревня. Но если ему понравится там и он будет просить остаться с ними — хэйкку ни за что не оставят его…
Но большинству из них не так везет, и всю жизнь они должны жить с людьми, среди которых появились на свет. И всю жизнь должны скрывать свою тайну. Если люди узнают, кто они на самом деле, они прогоняют их от себя и могут даже убить… Она еще много чего рассказала мне, эта женщина. И не только про хэйкку. Она была очень старой и почти не могла ходить. Я тоже приносила ей еду. Мы не голодали, но стали замерзать. Зима выдалась очень суровая. Обычно ей приносили дрова соседи за то, что она лечила их травами и заговорами, но теперь никто не приходил к ней, потому что в доме у нее, как все говорили, жил оборотень… Мы замерзали, и я поняла, что должна уйти, уйти от нее тоже. Она горевала и плакала, прощаясь со мной, и велела идти далеко, туда, где никто обо мне не слышал. Она велела никогда не показывать людям, которых я встречу, что я хэйкку, а не простой человек. Я так и делала…
Я очень долго шла по лесу, пока не встретила людей, низеньких, диких, с перьями в волосах. Я стала жить с ними, но никогда больше не превращалась в кошку, чтобы они не прогнали меня… А скоро меня взяли мама Илоис и папа Шумри, и я пошла с ними. И они тоже не догадываются, кто я на самом деле…
— Неужели? — недоверчиво хмыкнул Конан. — Вот тут-то ты ошибаешься. Не могут они этого не знать. Иначе они не назвали бы вас Рыжей Шерсткой и Волчьим Клыком.
— Нет-нет! — горячо запротестовала девочка. — Они ничего не знают. Они назвали нас потому, что мы были очень дикими, когда с ними встретились. Особенно Волчок. Он кусался и клацал зубами, и чесал себя ногой за ухом, как это делают собаки и волки, потому что жил какое-то время с волками. Но пусть он сам расскажет. Расскажи же свою историю! — кивнула она брату.
— А что рассказывать? — буркнул мальчик, намного менее словоохотливый, чем его сестренка. — Я увидел в окно волков и тоже стал волком.
— Эх ты! Даже рассказать толком не умеешь! — укорила его девочка, — Давай я за тебя расскажу… Однажды — он был тогда совсем маленьким — Волчок проснулся ночью и посмотрел в окно. Их дом стоял на самом краю села, дальше были только поле и лес… Он родился не там, где я, в какой-то другой стране. Там гораздо теплее, но не так жарко, как здесь. Зимой там тоже был снег… В тот раз как раз была зима. Светила луна, очень ярко, и было светло, почти как бывает светло ранним утром. Он проснулся от странных звуков, тоскливых и прекрасных. И выглянул в окно. Он увидел на снегу несколько больших зверей. Их пушистые шкуры блестели в свете луны. Они задирали вверх морды и выли. Прекраснее их он ничего раньше не видел…
Они так понравились ему, что он захотел быть рядом и выбежал из дома. Он позабыл даже одеться, но отчего-то ему совсем не было холодно. Отчего-то он бежал к ним не на двух ногах, а на четырех, и под лапами весело скрипел снег. Взрослые волки не удивились ему, но и не обрадовались, а маленькие стали с ним играть. Они гонялись друг за другом, проваливаясь в пушистый снег, и старались ухватить за хвост… Потом скрипнула дверь дома, и на пороге показался его отец. В руках он держал лук и несколько стрел. Волки тотчас убежали в лес, не дожидаясь, пока он натянет тетиву. Волчок рванулся было бежать вместе с ними, но передумал и остановился. У него не было братьев и сестер. Он знал, что мать его будет плакать, когда не найдет утром его в кроватке. Пока он раздумывал, отец выстрелил, и стрела впилась ему куда-то в бок. Он закричал от боли и стал человеком. Сразу же стало очень холодно. Он лежал на снегу и плакал, и из раны текла кровь…
Отец его бежал к нему. Теперь в руках у него был топор. Лицо у него было такое… такое, что он вскочил и бросился наутек, хотя рана очень болела. Он снова был на четырех лапах, и бежал очень быстро, и отец не сумел его догнать… Кое-как, из последних сил он отыскал волков. Одна из волчиц вытащила зубами обломок стрелы и долго зализывала рану горячим и шершавым языком. Язык ее прогонял боль, и рана зажила очень быстро… Он прожил с волками всю зиму, а когда наступила весна, вдруг почувствовал, что ему надо немедленно убегать от них, потому что он вот-вот станет человеком. Он ничего не мог с этим поделать. Старая женщина говорила мне, что хэйкку не могут долго жить в облике зверя и среди зверей, потому что все-таки они люди… Он убежал из стаи и стал человеком, и долго бродил один в лесу. Долго-долго. Пока не встретил Илоис, Шумри и меня, когда мы плыли на лодке по Боссонским Топям…
За рассказом девочки время пролетело незаметно. Лезвия света, пробивавшиеся сквозь щели в досках, потускнели, стало почти совсем темно. Конан заметил, что раскосые глаза девочки светятся. Зеленоватое, таинственное свечение, напоминавшее лунное… Казалось, две маленькие луны поселились на детском лице и зажили своей загадочной жизнью. Он перевел взгляд на ее брата. Глаза мальчика также светились, но не бледно-зеленым, а желтовато-оранжевым. Ему показалось даже, что пахнет едким и терпким запахом затаившихся хищников.
— Ну, вот что, детишки, — решительно сказал киммериец, прерывая рассказ девочки, а заодно заглушая в себе неприятные ассоциации, — пришла вам пора уходить отсюда. Я думаю, Илоис и Шумри основательно вас заждались. Вы сумеете перебраться через реку?
— Конечно, — кивнула девочка. — Мы переплывем ее в два счета. Но ты не думай, киммериец, мы еще вернемся. Мы не оставим тут тебя одного!
— И не пытайтесь даже! — прикрикнул на них Конан. — Я засыплю вашу нору, чтобы у вас не было хода назад. Хватит с меня и того, что родители ваши, должно быть, поседели за то время, что вы сидите здесь. Представляю, как они переживают, как проклинают меня!..
