— Это неважно.
— К чему такие тайны? Но ладно. Я не понимаю еще одного — я-то думал, что Острам увез тебя после ранения подальше, оттуда ты добрался в город. Но если ты был в плену… как ты успел вернуться сюда так быстро?
— Этого я тоже не могу сказать, — твердо сказал мальчик.
— Твое право… В любом случае, за твои вести мы должны быть благодарны. Если ты говоришь, что видел там осадные орудия… Возможно, это не просто набег. Может, еще успеем подготовиться. Местному князю важно знать всё, что ты сможешь вспомнить.
— Князь уже вернулся из похода?
— Ах да… Нет, Бореад погиб. Ареил теперь князь.
— Погиб… А войско?
— Разбито, — было видно, что старику тяжело давались эти слова.
Саша вспомнил пустые загоны. Там было только три каррана. А наездников, кроме Родама, он не видел ни одного.
— Значит… загоны пустые, потому что все они погибли?
— Наездники? Да.
Саша вспомнил о Остеге. Это ведь был сын Родама.
— Я сожалею. Искренне, — взглянул он на Родама.
— Теперь ты понимаешь, почему я не могу судить тебя за Острама? Мои ошибки дороже… Но я не хочу об этом. Да и… возможно, он жив, в плену. Я не хочу разговоров, пока не узнаю. Я собирался доложить Дегаму о походе, но сначала разведать армию ришей… Хотя теперь это не имеет смысла, ты сэкономил мне время. Да и всем местным. Расскажешь мне еще раз о том, что видел, как можно подробнее.
— Хорошо.
Вечером этого же дня, Родам оседлал своего каррана. Вывел карранов, оставшихся без всадников, и увел небольшую стаю на запад, в горы. Еще раньше Саша попал в княжеский терем, вслед за стражником.
— Ворон, ты спрашивал меня — зачем я живу.
— Так.
— Я знаю. Я живу не зачем-то, я просто живу. Ты говорил про процессы, и я понял — я, просто один из процессов. Хотя очень сложный, почти непостижимый.
— И надо просто наслаждаться жизнью, любуясь видами, принимать беды как есть и так далее?
— Да.
— Ответ неверный.
Ворон рассмеялся.
— Почему?
— Зачем. Ты все еще не знаешь, зачем. Ты же не думал, что этот вопрос исходит от тебя? Или от меня?
— Хочешь сказать, что этот вопрос задает мне мир? И я должен сам на него ответить, сам понять — зачем живу?
— Опять неверно. Но ближе. Во вселенной все ответы, воплощенные в законы, переплетены настолько, что ответить на этот вопрос, или понять этот вопрос — что тебе больше нравится — до конца сложно. Однако парадокс в том, что обычно все сложные ответы — невероятно просты в формулировке.
— Так какой ответ?
— Ах, не так просто. Думай.
И ворон опять раздражающе смеялся.
* * *
— Ворон, если все воплощено в законы… как и ответ на вопрос — зачем я живу. То если бы я знал… то есть, выходит, что всё предопределено?
— Ты решил вернуться к вопросу о боге? — выступил ему навстречу ученый в лабораторном халате.
— Нет. Почему ты так решил?
— Не я так решил. — Ворон постучал по планшету в руках. — Ты так не подумал.
Он развернулся, открыв взору Скитальца огромную лабораторию. Сотни таких же, как он, здесь корпели над бумагами, следили за странными датчиками и управляли невероятными машинами и агрегатами, переплетением мониторов, кабелей, механических и человеческих рук.
— Верно, если бы ты мог проследить все процессы, а они ведь теоретически, отслеживаемы, то ты бы точно знал, что произойдет. — Ворон заглянул за плечо одного из ученых — Как и то, что происходило.
Заглянув вслед за ним, Саша увидел переплетение формул на бумаге.
Для этого тебе необходимо всего ничего — стать богом. — Он обвел лабораторию рукой — Да и то, это не касается тех закоулков, куда еще не добралась наука. То есть, конечно, психология может строить модели… Но они несовершенны, как и знание о человеческом разуме. Ну а если бы ты хотел познать хотя бы материю…
Стрелки на датчиках задергались.
— Ах, тут ведь мы вспоминаем, что мир просто кипит случайностями.
Теперь они словно взбесились, прыгая на экранах и за стеклом.
— Возникают и исчезают, самоуничтожаясь…
— Что ты имеешь в виду?
Едва Скиталец задал этот вопрос, как один из компьютеров задымился. Следом загорелся один из странных агрегатов.
— Хотя бы вакуум. Может, есть законы, которые определяют возникновение странных пар, может, и нет, если ты не знаешь, то можешь выбрать любой вариант. Какой тебе больше по вкусу.
Ученые метались, пытаясь то ли гасить пламя, то ли остановить странную реакцию.
— Можешь верить, что всё предопределено, но тебе этого не понять, а можешь считать, что случайности неизбежны. Только не забывай, что всё это останется твоими фантазиями.
Лаборатория исчезла. А ученый, за плечо которого они заглядывали, теперь стоял в обыкновенной прихожей. Тумбочка, подставка для обуви… и зеркало. Ученый напряженно вглядывался в свое отражение, словно пытаясь отыскать там истину и не находил ничего, кроме покрасневших глаз и сети морщин на лице.
— И что тогда, не думать об этом?
— Вопрос — зачем? Если ты хочешь заменить или изменить для себя бога — думай.
На мгновение в зеркале мелькнули звезды…
— Хочешь узнать, заглянуть за занавес — думай и доказывай. А может это вполне укладывается в какую-то теорию и без этого ее не доказать… Почему бы не поверить, если и опровергнуть нельзя?
…Теперь в зеркале мелькнула лаборатория…
— Или если тебе просто нечем больше заняться.
…И снова на ученого смотрело усталое лицо…
— Но разве не интересней, чтобы это оставалось тайной, без твоего окончательного решения? Хотя и немного страшно, но разве не прекрасно?
…Лицо, за которым скрывался непознанный и сложный мир.
— Ты только путаешь, ведь так всё останется тайной. — покачал головой Скиталец. — Ты не знаешь ответа?
— Ах, это тоже будет для тебя тайной.
И ворон засмеялся.
Саша стоял на городской стене. Сразу нельзя было сказать, что его сюда привело. Далеко вперед, до зубчатых верхушек далеких деревьев на севере, пространство было обыденным и непримечательным. Если не считать вереницы беженцев, теперь уже с севера тянувшихся к городу. Они явно торопились, словно подгоняемые кем-то сзади.
Но и это не было причиной того, что Саша стоял на стенах. Беженцы шли в город не первый день и грязные, усталые лица крестьян, потерявших землю и дом, не тянули к себе излишних любопытных взглядов. А ведь Саша стоял здесь не один. Стены были полны мужчин, по большей части вооруженных. А еще любопытных мальчишек и даже тревожащихся женщин.
