— Нира, — произнесла, ткнув себя в грудь.
— Астид, — прошептал полукровка.
Рану под ключицей снова остро кольнуло. Астид повернул голову, скосил глаза. Ему показалось, что под повязкой, охватывающей плечо, что-то шевельнулось. Дотянувшись левой рукой до бинтов, он приподнял их и обмер — в ране копошились красно-белые личинки. Одна сунулась глубже, и внутри снова кольнуло.
— Твою ж…! — просипел он, стянул повязку и принялся выковыривать из раны мерзостных тварей. — Пошли прочь!
Его движение заставило личинки больно впиться в плоть и сжаться.
— Эй, эй! — подскочила к нему Нира. — Нет!
— Они меня жрут! — в панике выдохнул Астид, судорожно корчась и сбрасывая с себя красно-белые комочки.
— Они лечат! Дурную кровь сосут, грязь грызут и слюнявят!
— Что делают?! — дико взглянул на неё Астид. — Слюнявят?
— Клеют твою рану! Не трогай! — она несильно ударила его по руке. — Долго было их собрать!
— Какое варварство, — простонал Астид, нерешительно опустив руку. Как только он успокоился, личинки разогнулись и снова закопошились на его теле.
— Хорошо, — подмигнула Нира, поправляя повязку. — Рука первый лечат. Потом нога.
Астид попробовал приподняться и не смог — правая рука не слушалась совсем. Усилие отозвалось болью в спине и затылке, потемнело в глазах, а к горлу подступила тошнота. Когда круговерть в глазах утихла, он осторожно осмотрелся. Всё убранство состояло из множества цветных подстилок, раскиданных вдоль глиняных стен, пары небольших сундуков, и ковра в середине помещения. Старая овечья шкура щекотала голую спину Астида. Сверху была наброшена такая же шкура, прикрывая тело от колен до подмышек. В открытое окно виднелись ветви дерева с широкими листьями, освещенные алыми лучами солнца. Над очагом, обложенным закопченными булыжниками, на треноге висел котел, в котором что-то побулькивало. Пахло лежалым тряпьем, несвежим телом и горелым луком. С соседней подстилки, выпятив нижнюю губу и сложив на груди руки, на Астида оценивающе пялился безногий старик с лысой головой и седой редкой бородой. Рядом с его ложем стояла тележка на колесах, на ней — два чурбачка с рукоятками. У изголовья располагался низкий верстак, на котором в беспорядке валялись куски кожи, мотки дратвы, и кое-какой инструмент. Ящик обок верстака был доверху наполнен старой обувью.
— Как я тут оказался? — Астид отвел глаза от неприятного типа и взглянул на Ниру.
— Я нашла тебя. Ты полз голый, в крови. Звал: «Коняз, коняз», — она хохотнула, показав белые зубы. — Гриф ел тебя. Братья не хотели брать. Но мне ты нравился, я их просила. Козу там резали, тебя сюда несли. Отецругался — дохлый чужак в дом несли.
— И давно?
— Три дня сегодня. Ты спал.
— Спасибо, — Астид взглянул на Ниру с признательностью.
Она сидела на подушке рядом, заложив руки за спину, и покачиваясь. Кончик белой косы мёл глиняный пол у её ног. Астид вздохнул, укусил губу. Терпеть больше не было сил.
— Нира, мне кое-что нужно…
— Сейчас горшок дам, — живо откликнулась она.
Астид вымученно прикрыл глаза. И широко распахнул их, почувствовав уверенное прикосновение чужих пальцев к интимной части тела и холод глиняного горшка у бедра.
— Лей, — усмехнулась Нира.
— Я так не могу, — простонал полукровка. — Уйди, я сам.
— Сам не можешь, — покачала она головой.
— Помоги мне встать, — Астид попытался приподнять верхнюю часть туловища, опираясь на локоть левой руки.
— Нет, — фыркнула она. — У тебя два нога сломаны, рука больной.
— Сломаны? — похолодел Астид. — А боль? Я её не чувствую.
— Придёт, — Нира отвела глаза. — Ты кричал сильно. Я дала тебе…
Тут она употребила незнакомое слово, но Астид понял её и так по расплывающимся в глазах предметам и шуму в ушах. Чтобы он не беспокоил никого своими криками, ему дали какое-то зелье.
— Долго горшок держать? — вздохнула Нира.
Кляня собственное бессилие, Астид перестал сдерживаться. Нира, подняв глаза к потолку, терпеливо ждала. Потом снова укрыла раненого шкурой и ненадолго вышла из дома. Вернувшись, сунула горшок в угол у выхода. Старик, наблюдающий за ними, заворочался, сердито кашляя и буравя глазами Ниру. Она, досадливо поморщившись, что-то сказала ему. Потом повернулась к полукровке.
— Отец спрашивает — кто заплатит за тебя?
— Так он вроде молчал, — полукровка удивленно покосился на Ниру.
— Я его слышу, — отмахнулась она. — Кто заплатит?
— Князь — уверенно ответил Астид. — Князь за меня заплатит.
— О! — обрадовано воскликнула Нира. — Коняз!
Она повернулась к отцу, сказала несколько слов. Старикан расплылся в довольной редкозубой ухмылке.
— А если не заплатит? — Астид покосился на стариковский оскал.
— Тогда тебя будет есть гриф, — пожала плечами Нира. — Где коняз?
Астид едва открыл рот, а беловолосая уже кивнула.
— Поняла. Далеко, но я знаю, где.
— Но я же ничего не сказал, — опешил Астид.
— Ты думал.
— Ты читаешь чужие мысли?! — осенило его.
— Да, — раздражённо огрызнулась Нира, а потом усмехнулась. — Потому не думай омоем теле. Я слышу.
— Невероятно! — полукровка во все глаза глядел наспасительницу. — Это невероятно! Ты просто феномен!
— Зачем обзываешь? — прищурилась Нира.
— Я хотел сказать, что ты очень талантлива, — восхищенно пояснил Астид.
Она ответила ему погрустневшим взглядом.
— Ты не понимаешь…
Астид потрясенно смотрел на Ниру. Князь бы дорого дал, чтобы с ней познакомиться! О, упустить такой талант нельзя ни в коем случае. Эта девушка — настоящее сокровище, редкая, невероятная удача!
Она удивленно взглянула на полукровку.
— Меня ведьмой называют, — усмехнулась она. — И боятся. Ты первый, кто так думает. Мне нравится.
— Я знаю кое-кого, чьи мысли понравятся тебе еще больше, — слабо улыбнулся Астид.
Снаружи послышались мужские голоса.
— Братья, — Нира оглянулась на дверь.
Через несколько минут в дом вошли троевооружённых мужчин. Астид удивлённо разглядывал вошедших. Все были людьми, совершенно не похожими ни на Ниру, ни друг на друга: длинный, тонкий, с коротким ежиком темных волос, лучник; темноглазый и невысокий смугляш с кинжалом на поясе; широкоплечий, здоровый, с мощными челюстями и тяжёлым взглядом, крепыш, опирающийся на узловатую дубинку.
— Не вижу сходства, — Астид перевел взгляд на полуэльфку.
— Они между собой братья, — хитровато усмехнулась она. — Не мне.
Лучник кинул на пол у очага две тушки, подозрительно напоминающие гигантских крыс. У одного из зверьков в приоткрытой пасти оранжевели два длинных зуба.
Астид смотрел, как мужчины, освободившись от оружия, вымыв руки и сняв обувь, расселисьна ковре. Нира размешала густое варево в котле, вылила его в глубокую глиняную миску и поставила в середину. Водрузила рядом стопку толстых лепешек. Отцу подала еду в отдельной плошке. Наполнив еще одну чашку, подошла к Астиду. Здоровяк оглянулся на неё с раздраженным видом, но рта раскрыть не успел. Девушка рассерженно зачастила на джезъянском, повышая тон. Здоровяк рыкнул, и, отмахнувшись от неё, повернулся к еде. Нира усмехнулась с победоносным видом.
— Бери, — девушка поставила Астиду на грудь миску. Он перехватил посудину левой рукой, опасаясь вдобавок ко всем своим несчастьям еще и обвариться. Нира подложила ему под голову комковатую подушку, забрала плошку, села рядом, скрестив ноги.
— Ешь, — зачерпнув сложенной лепешкой вязкое кушанье, поднесла ко рту полукровки. — Не горячо.
Астид, сглотнув голодную слюну, открыл рот. Желудок заныл в предвкушении пищи. На вкус варево оказалось вполне приемлемым.
— Вкусно, — проглотив последний кусок лепешки, сказал Астид с грустинкой. Нира усмехнулась его невеселым мыслям о последствиях чревоугодия.
— Откуда ты наш язык знаешь? — спросил Астид.
— От тебя, — ответила она.
— Как это? — растерялся Астид.
— Я плохо понимаю, — пожала она плечами. — Я слышу, что говоришь. Вижу, что думаешь. И я понимаю это слово.
