Акио Такухати сидел рядом, по правую руку, и ей казалось, что она чувствует жар, исходящий от его мускулистого мощного тела. Его властность и сила, наглость, с которой он добивался желаемого, чем-то притягивали, затрагивали тайные струны души юной майко. И это заставляло ее сопротивляться еще сильнее.
Когда пришел ее черед танцевать, Мия грациозно поднялась с татами, подхватив два веера. Скользящей походкой вышла в центр зала и замерла, ожидая музыку.
Взгляд Акио Такухати, казалось, прожигал сквозь одежду, оставляя отметины на коже.
Высоко и нервно всплакнула цитра. Мия двинулась, распустила веера и повернулась. Взмахнула рукавами-крыльями…
Каждое движение исполнено изящества и соблазна. Веера порхают, как крылья бабочки, чуть касаются тела, шлейф кимоно тянется по татами переливчатой шелковой волной.
Мия забыла о своем пари. Забыла все беды и заботы этого дня, растворяясь в танце, и даже забыла о взгляде Акио Такухати, что все так же неотступно следовал за ней.
Танец-соблазн, танец-обольщение. В нем Мия становилась то текучей водой, то гибкой ивой, то танцующим журавлем.
Музыка не прервалась, но по сигналу наставницы на татами навстречу танцовщице поднялась Кумико. В ярко-алом кимоно, расшитом звездами, она была диво как хороша. Кумико взмахнула своими веерами, и танец-соблазн превратился в танец-соперничество.
Дочь самурая хорошо танцевала. В ее движениях сквозили сдерживаемые приличиями порыв и страсть, и техника ее была почти безупречной. Но все портило излишнее самолюбование. Если танец Мии был молитвой во славу Амэ-но удзумэ — богини счастья и танца, то Кумико танцевала, чтобы показать себя, слишком уж наслаждаясь всеобщим вниманием и своим мастерством.
Кумико наступала, атаковала. Не желая творить танец вместе, она захватывала себе все большее пространство, вынуждая Мию или следовать за ней, или ломать рисунок танца.
И Мия подчинилась. Последовала за чужим танцем. Повторяя движения Кумико, смягчая и преображая их в своем танце, она скользила вокруг соперницы.
Вода принимает форму сосуда, но остается водой. Ива согнется под порывом ветра, но не станет спорить.
Звенели цитры, пели флейты. Два журавля — алый и сиреневый — танцевали на татами.
Состязание?
Нет, беседа.
Когда в воздухе затихли последние звуки музыки, майко восторженно выдохнули и захлопали, а Мия вздрогнула, приходя в себя. Поймала злой взгляд Кумико и восхищение на лице Акио Такухати. Увидев, что она на него смотрит, директор издевательски поклонился.
Судили наставницы недолго.
— Гейша подобна цветку, — заговорила госпожа Оикава, выйдя в центр зала. — Она грациозна, как ива, — сильная, но гибкая. Желанная для любого мужчины, но не принадлежащая ни одному из них полностью.
Наставница замолчала. В зале стало так тихо, что можно было слышать, как далеко за стенами в горах хрипло кричит ворон.
— Мия Сайто, — объявила гейша. — Она достойна зваться Ивовой ветвью.
Псы настигали. Они бежали по следу, почти не лая, стремительные и неотвратимые. Джин знал, что они не отстанут. Повязка пропиталась кровью — этот запах для собак как сигнал: «Сюда! Добыча здесь!»
Кружилась голова, накатывала темнота, и дорога норовила вывернуться из-под ног, как бывает, когда переберешь сливового вина.
Горы… впереди горы, нет людей. Это хорошо. Главная опасность не псы, а те, кто идет за ними по пятам. Но преследователи не найдут его, если Джин успел увести собак достаточно далеко. А со сворой он как-нибудь справится.
Эх, была бы катана…
Джин вылетел на каменистый, лишенный растительности участок. Впереди круто вверх уходила тропа, уводила в горы, подальше от людей. Пес залаял где-то совсем рядом, и Джин понял — всё. Время для бега закончилось. Пришло время битвы.
Он прислонился спиной к скале и вынул кинжал-танто из ножен. Из зарослей бамбука выскочил вожак своры, пес бойцовской породы — поджарый, темно-рыжий, с мощными челюстями и широкой грудью.
— Ну, давай, — сказал Джин. — Иди, сволочь!
Вожак приглашению не внял. Увидев, что добыча больше не убегает, он тоже притормозил. Обогнул Джина по дуге, подав отрывистым лаем сигнал прочим псам, и сел, свесив язык.
Джин взвесил нож в руках и метнул. Лезвие вошло точно в горло. Пес еще попытался укусить его на прощанье, но Джин был быстрее. Он успел вытереть лезвие о шкуру убитого врага и вернуться к скале, прежде чем из бамбуковой рощи показалась остальная свора.
Три… нет, четыре собаки.
И ни одного человека. Хорошо.
Он рассмеялся. От смеха заболело плечо. Там, где торчал обломок стрелы.
— По одному, с-с-собаки!
— И вот ты снова здесь, Мия Сайто. Второй визит за день. Понравилось в прошлый раз?
Она думала, господин Такухати будет в ярости из-за проигранного пари, но на лице директора поселилась странная улыбка. И во взгляде, которым он посмотрел на Мию, больше не было пренебрежения, но все так же читалось желание. И еще что-то, похожее на восхищение.
Мия все еще была в сиреневом кимоно, в котором победила на состязании. Выбеленное лицо и подкрашенные губы, волосы уложены в ритуальную прическу.
— Мне сказали, что я должна прийти сюда, чтобы получить кандзаси из ваших рук, — тихо сказала Мия, потупив взгляд.
Дар победительнице состязаний вручался при всех ученицах, но Акио Такухати лишил ее этого краткого мига торжества.
— Верно. — Он взял со столика шкатулку, повертел в руках, словно раздумывал — отдать Мие или вернуть на место.
Не вернул. Шагнул со шкатулкой в руках к Мие, разом сократив расстояние. И словно заполнил собой всю комнату — непредсказуемый, опасный.
— Ты хорошо танцевала, лучшая ученица. — Он протянул ей шкатулку. — Открой.
Мия взглянула на него с сомнением, но все же откинула крышку. Парные шпильки из серебра с навершием в форме ажурного веера. По навершиям шла гравировка в виде сплетенных иероглифов, означающих ее имя, и стилизованное изображение лотоса. Гравировка чуть светилась, а это означало, что ее сделали не ювелирными инструментами, но магией.
— Я сделал это для тебя, — подтвердил господин Такухати. — Заслужила. Этот танец стоил того, чтобы убить за него.
— Благодарю вас, господин Такухати. Это большая честь для меня.
— Благодарность на словах — это хорошо, но я предпочитаю дела.
Его голос упал до вкрадчивого шепота, и Мия отступила, уткнувшись спиной в бамбуковую стену. Сердце заколотилось часто-часто.
— Я выиграла спор, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал все так же почтительно и бесстрастно.
