Он же обещал!
— Выиграла. — Акио склонился ближе. — Всего один поцелуй. В благодарность, лучшая ученица.
От него пахло соснами и грозой, жестокостью и силой.
— Нет! — Мия выскользнула, радуясь, что его руки заняты шкатулкой и он не может удержать ее. — Вы обещали.
— Ну ладно, как хочешь. — Он рассмеялся. — Не буду приставать к тебе, пока сама не попросишь. Возьми свой приз, лучшая ученица.
Мия до последнего ждала подвоха. Но директор только снова рассмеялся, когда она опасливо приблизилась, чтобы выхватить шкатулку из его рук. И когда Мия попросила разрешения удалиться, снисходительно кивнул.
— Иди. Но помни, — окликнул он Мию, когда она уже стояла на пороге, — я отпускаю тебя до первого серьезного проступка. До тех пор, пока ты и впрямь лучшая. Так что не нарушай правила. А если нарушаешь — не попадайся.
Мия сжала шкатулку так, что пальцы побелели. Она собиралась нарушить правила уже этим вечером. Как только покинет кабинет и переоденется.
— А что будет, если я нарушу правила и попадусь, господин Такухати?
Отчего-то ей показалась, что вся эта сцена была задумана директором ради вот этого финального, как будто между делом, предупреждения.
— Увидишь. — Обещание в его голосе совсем не понравилось Мие. — Я накажу тебя, лучшая ученица. Надеюсь, наказание тебе понравится.
Когда Акио Такухати вспоминал последний разговор с сёгуном, ему хотелось кого-нибудь убить.
— Я очень разочарован, — сказал сёгун, и его глаза вспыхнули алым светом. — Я дал тебе самураев и корабли. Ты потерял половину и не принес взамен ничего — ни пленников, ни новых земель.
Акио мог бы ответить, что у противника была втрое большая армия. Что самханцы сражались на своей территории. Что среди них был наследный принц, который разбудил вулканы, и Акио с десятком других самых родовитых и сильных магов три дня, не зная сна и отдыха, сдерживал буйство стихии в огненном аду, пока войска отступали и садились на корабли. Что он потерял в этой битве двух из трех своих фэнхунов. И что когда его уносили на последний еще не отчаливший корабль — уносили потому, что идти сам он уже не мог, — его тело напоминало обгорелый кусок мяса, и лекарь сказал, что генерал не проживет дольше суток.
Прожил. Вцепился в дарованный шанс. Выл от боли, привязанный к койке, когда корабль болтало в страшном шторме — прощальный подарок самханцев вторгшимся захватчикам. Магов, способных остановить буйство стихии, среди войска не осталось — все полегли в битве.
Все, что запомнилось из того кошмарного возвращения домой, — боль и беспомощность. Все время, пока разбросанные бурей корабли искали друг друга, он валялся на койке, снова и снова пытаясь раздуть почти угасшую в борьбе с вулканом искру своего магического пламени.
Он знал, что выглядит плохо, не зря самураи, приходившие навестить генерала, отводили взгляд. Знал, но не подозревал, насколько, пока в ответ на прямой приказ ему не принесли зеркало. Акио осмотрел сочащееся сукровицей кровавое мясо, ухмыльнулся сожженными губами:
— Хор-рош, да! Все девки мои. — И вернулся к медитациям.
Он не привык сдаваться или жалеть себя.
И магия, почти вытравленная чужой, более мощной силой, откликнулась.
Род Такухати был древним. Силы его крови недостало бы, чтобы разбудить стихию, но вернуть себе прежний облик Акио сумел.
Он регенерировал; сначала медленно, почти незаметно, а потом все быстрее. Нарастала новая кожа — неприятно розового, поросячьего оттенка, она невыносимо чесалась.
На третий день после возвращения магии Акио встал. Не обращая внимания на причитания лекаря, покинул каюту и отправился инспектировать корабль.
Когда несколько недель спустя флот подходил к родному берегу, Акио мог показаться на людях, не боясь, что от него начнут шарахаться. Забота об оставшихся в живых воинах, дорога до столицы, ожидание аудиенции сёгуна дали время восстановиться окончательно. Сейчас, глядя на его невозмутимое красивое лицо, никто не смог бы предположить, как выглядел Акио всего лишь месяц назад.
Но рассказывать все это сёгуну было бессмысленно — тот знал и так. В окружении Акио постоянно присутствовали три человека, доносившие главнокомандующему о любом шаге слишком уж самостоятельного генерала. Три — и это только те, о ком Акио знал точно. Сколько еще шпионов находилось в самой армии, сказать было затруднительно.
И так же бессмысленно было напоминать, как генерал Такухати с самого начала противился авантюре с высадкой и быстрым захватом побережья. Как предупреждал сёгуна: слухи о смуте в соседней стране, вызванной не решенным до конца вопросом престолонаследия, слишком неопределенны, чтобы опираться на них.
Не важно! Если Шин Ясуката пожелал назначить виноватого, он не станет слушать голоса разума. Но виновным в поражении генерал Такухати себя не считал и сэппуку делать не спешил. Напротив, всякий раз, когда Акио вспоминал, сколько воинов сумел вывести живыми из огненного ада, на его обычно бесстрастном лице мелькала тень довольной улыбки.
— Гейши? — переспросил Акио. — При чем тут гейши?
— Им нужен маг, а ты умеешь создавать иллюзии-генсо.
— Хотите, чтобы я подчинялся женщине?
Он даже тоном не выдал своего отношения к безумному предложению сёгуна. Военачальник из рода даймё в подчинении у жрицы любви — это слишком дико. Такого позора не стерпит ни один самурай.
— В «Медовом лотосе» сейчас нет директора, — лениво процедил сёгун. — Надеюсь, ты справишься с руководством пятью десятком девочек и женщин.
Акио проглотил оскорбление молча.
— Не делай такое лицо, это временная мера, — все так же лениво продолжал сёгун. — Слишком многие недовольны твоим позорным бегством. Если я просто верну тебя ко двору, многие решат, что слово сёгуна ничего не значит.
— Как долго? — спросил Акио.
— Не знаю. Я вызову тебя, когда потребуешься, а пока ступай.
Акио поклонился и вышел. В груди зрела холодная злая ненависть.
— Он пытался избавиться от тебя, потому что боится. — Отец зашелся кашлем и приник к стеклянной колбе, вдыхая курящийся внутри целебный дым. — Даже войском готов был пожертвовать, лишь бы ты не вернулся.
— Знаю.
— Ты моложе его на двенадцать лет, силен, тебя любит народ и уважают самураи. И ты сын даймё северной провинции. А у сёгуна до сих пор нет законного наследника.
— Знаю.
О том, что главнокомандующего хорошо бы сменить, отец говорил последние пятнадцать лет. Со дня переворота, когда заговорщики ворвались во дворец и вырезали императорскую семью вместе с домочадцами и слугами. Говорил не впрямую. Намеками, обиняками. Но честолюбивые планы даймё не были секретом ни для его родных, ни для сёгуна.
