— Это еще зачем?
— А что ему оставалось? В горах, как ты сам сказал, могут жить только кланы, и Касваллон, как и любой другой горец, не может привести в Фарлен чужака. Спасши тебя, он тем самым стал твоим опекуном и отныне отвечает за тебя головой.
— Отца мне не нужно. Сам как-нибудь проживу.
— Тогда тебе придется уйти. Касваллон даст тебе на дорогу плащ, кинжал и два золотых.
— А если я останусь, тогда что?
— Ты переберешься в дом Касваллона.
Гаэлен, которому требовалось подумать, отломил еще кусок хлеба и обмакнул в порядком остывший суп.
Вступить в клан? Стать диким воином-горцем? Неизвестно еще, каково это, когда у тебя есть отец. Касваллон его любить не обязан. Раненый олененок, принесенный домой, — это еще не сын.
— Когда я должен принять решение?
— Когда твои раны окончательно заживут.
— Долго ли еще ждать?
— Ты сам скажешь, когда время придет.
— Я не знаю, хочу ли быть горцем.
— Узнай сначала, к чему это тебя обязывает, а потом уж решай.
* * *
Ночью Гаэлен проснулся с криком, в холодном поту.
— Что, что такое? — Оракул прибежал к нему со своего топчана и ласково гладил его лоб, откинув назад влажные волосы.
— Аэниры. Мне снилось, что они явились за мной.
— Не бойся, Гаэлен. Они завоевали нижние земли, но сюда не придут — пока. Поверь мне, тебе ничего не грозит.
— Они взяли город, смяли ополчение. За каких-то полдня.
— Тебе еще многое предстоит узнать, мальчик, о войне и о воинах. Да, твой город пал, как другие города до него. Но мы здесь в городах не нуждаемся. Наша крепость — горы, стены ее уходят за облака. Горцы не носят блестящих панцирей, не устраивают парадов. Поставив горца рядом с низинником, ты увидишь двух человек — и будешь неправ. Один как хорошо натасканный, хорошо кормленый пес. Он гладок и громко лает. Другой — как волк, поджарый и смертельно опасный. Он не лает, он убивает молча. Аэниры еще долго сюда не сунутся, ты уж поверь.
Проснувшись, Гаэлен нашел на столе выпеченную на меду и солоде булку и кувшин козьего молока, а в миске овес, сушеные яблоки и дробленые орехи. Оракул куда-то исчез.
Сквозь повязку на боку проступило немного крови, но Гаэлен не стал обращать на это внимание и поел. Сухой овес не шел в горло, тогда он накрошил в смесь булку, и дело пошло веселей.
После сытного завтрака он вышел из пещеры к текущему вниз ручейку и умылся на белых камнях, стараясь не намочить бинты на глазу. Хотелось бы прогуляться немного, но где там — он и до ручья-то еле дошел. Он сел на плоский камень и стал смотреть на долину.
Рядом с ее безмятежным покоем события в Атерисе представлялись еще более ужасными. Гаэлен вспомнил, как дрались за пищу вороны, сидя на толстом Леоне.
Свирепость аэниров не удивляла его. Они такие же люди, как все, а Гаэлен за свою жизнь убедился, что от людей ничего хорошего ждать не приходится. По большей части они жестоки, черствы или равнодушны. Их основные черты — жадность и злоба. Жить — значит страдать: мерзнуть зимой, жариться летом, мокнуть и трястись в дождь. Тебя бьют за то, что ты голоден, ругают за то, что одинок, дразнят за то, что родился вне брака, презирают за то, что сирота.
Жизнь дана не на радость — это враг, с которым надо биться без передышки.
Старик тоже, вероятно, с ним не просто так нянчится: этот Касваллон наверняка платит ему.
«Как поправлюсь, сбегу на север, — решил Гаэлен. — Найду город, который аэниры еще не разграбили, и снова примусь воровать». А когда вырастет и возмужает, он возьмет жизнь за горло и вытрясет из нее все, что захочет.
Он так и заснул на солнышке, мечтая о будущем. Оракул нашел его там, отнес обратно в пещеру, уложил и накрыл медвежьей шкурой. Мех не утратил еще густоты и блеска, хотя с тех пор, как Оракул убил этого зверя, минуло уже тридцать лет. Они сразились весной, в такой же вот ясный день…
…Старик усмехнулся. Тогда он звался Каразисом, лордом-ловчим Фарлена, и силой превосходил многих. Он убил медведя коротким мечом и кинжалом, а зверь чуть насмерть его не задрал. Каразис так и не узнал, с чего медведь напал на него. Горные медведи обычно сторонятся человека. Быть может, Каразис подошел слишком близко к его берлоге, а может, зверь захворал и обезумел от боли.
Так или иначе, он вдруг выскочил из кустов и стал на дыбы. Каразис в тот же миг метнул ему в грудь охотничий нож, а следом пришла очередь меча и кинжала. Бой был кровавый и длился недолго. Медведь обхватил врага лапами, запустил ему в спину когти. Человек двумя руками налег на кинжал, ища сердце в мохнатой туше, и вскоре нашел.
Теперь повелитель горных лесов согревает своей шкурой детей, а величайший из фарленских воинов постарел и зовется Оракулом.
— Время одурачивает нас, — тихо молвил старик, глядя на спящего мальчика. Красивый парнишка. Крепкий костяк, сильный подбородок. Огненно-рыжая грива отливает золотом, и такие же золотые искорки таятся в темных глазах. — Ты разобьешь немало сердец в свое время, сынок.
— Сердец? — пробормотал Гаэлен, зевнул и сел. — Прости, я не расслышал.
— Ничего. Старики вечно говорят сами с собой. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
— Сон от многого лечит, особенно когда ты потерял много крови.
— Здесь так спокойно. Обычно я столько не сплю, даже когда заболеть случится. Помочь тебе чем-нибудь? Я не хочу быть обузой.
— Ты не обуза, молодой человек. Ты гость. Понимаешь, что это значит?
— Нет.
— Это значит, что ты друг, который остановился под моим кровом. — Старик положил руку на плечо мальчику. — И ничего мне не должен.
— Касваллон тебе платит, чтоб ты ходил за мной, — отстранился Гаэлен.
— Нет, не платит. И не заплатит, разве что оленью ногу принесет или мешок овощей. — Оракул подбавил поленьев в огонь. — Топить весной — лишний расход, но в пещере холодно, а кровь меня больше не греет.
— Славно, когда тепло. Люблю смотреть на огонь.
— А рубка дров от ломоты хорошо помогает. Ну, что ты хотел бы узнать?
— О чем узнать?
— Обо всем.
— Расскажи мне про кланы. Откуда они взялись?
— Ты правильно выбрал. — Оракул сел около топчана. — Кланов теперь больше тридцати, но вначале был только один — Фарлен. Наши предки пришли в Друин за своим вождем Эарисом больше шестисот лет назад, спасаясь от какой-то войны у себя на родине. Они обосновались в этой долине, что под нами, и еще в двух, к востоку отсюда. Фарлены процветали и множились, но потом начались раздоры, и несколько семей вышли из клана. После недолгой борьбы они основали свои селения и назвались Паллидами, что на древнем языке значит «искатели новых путей». В последующие годы от старого клана отпочковались Хестен, Лода, Дунильд и прочие. Между кланами начались войны. В последней, что была лет сто назад, погибло шесть тысяч воинов, но могучий король Железнорукий положил ей конец. В своей мудрости он даровал нам Игры.
