Тьму наполнил тихий дрожащий звук, словно прерывисто вздохнул великан. И вместе со звуком возникло мягкое, едва видимое сияние, глубокий алый свет, что озарил огромный, поставленный на ребро круг, верхний край которого таял во тьме высоко над головой прелата. Центр круга, обрамленный неярким мерцанием, оставался темным — провал в вечность, зеница Ока.
Глубокий, ревущий звук наполнил палату — будто все ветры мира вздохнули одновременно. Тусклое кольцо дымно-красного света изменило оттенок, налилось алым, бронзовым, золотым… а потом ослепительно, яростно побелело. И звук изменился, став медленным, завораживающим ритмом, биением великанского сердца. И с каждым ударом кольцо света пульсировало и мерцало, словно живое. Заваль, полуослепленный этим сиянием, чувствовал себя перед яростным взором Бога как наколотый на булавку жук.
Когда раздраженное сверкание померкло, огненный круг заискрился, рассыпая, будто бриллиант, радужные сполохи. Упала тишина, выжидающее молчание. Заваль затаил дыхание, надеясь, молясь…
То был миг, когда тьма в зрачке Ока должна рассеяться и явить ему чудеса: образы настоящего и будущего, то, как идут дела в его государстве, и повседневную жизнь его подданных. Повелительный Глас Мириаля должен обратиться к своему слуге: ответить мольбам, дать совет, разъяснения или приказ, сообщить иерарху Свою волю.
— О Мириаль, — дрожащим голосом молил своего Бога Заваль, — внемли мольбе Твоего слуги!
О Мириаль, помоги мне в сей час.
Заваль ждал, столь напряженный, что все его тело дрожало, как натянутая тетива. Сердце его упало, когда окружающий Око круг света судорожно замерцал, кое-где становясь болезненно-желтым, кое-где погасая совсем. Несмотря на исступленную, отчаянную мольбу, зрачок Ока оставался пустым, темным — мертвым. Глас Мириаля стал недовольным жужжанием, потом взвился пронзительным воплем, заставив Заваля зажать ладонями уши.
Едва иерарх оторвал руку от стены, звук и свет исчезли. Тьма бездны вновь сомкнулась вокруг него, как удушающий плащ. Совершенно больной от разочарования и отчаяния, трясясь в лихорадке после перенесенного напряжения, с телом, каждая клеточка которого болела и вопила об отдыхе, Заваль поплелся назад по опасному мосту, как древний-древний старик.
Вернувшись в Храм, он прикрыл глаза: блеск каменьев и золота, их сияющее великолепие казались такими мишурными и пустыми перед неземным блеском Ока Мириаля. Заваль надел башмаки, взял диадему… и замер. Рука его отказывалась возложить обруч на голову. «Какое право я имею носить его, — думал иерарх. — Ведь теперь совершенно ясно, что Мириаль отвернулся от меня. Где-то я оступился, и теперь вся Каллисиора платит за мои ошибки. Впрочем, ей недолго осталось платить…»
Трясущимися руками Заваль надел диадему. Через два дня наступают осенники — один из четырех поворотных пунктов каллисиорского года, отмечающий начало зимы. А вместе с осенниками придет и Ночь Мертвых. В варварском прошлом королевства в канун каждой Ночи приносилась жертва — к Мириалю отправлялся посол оповестить Бога о делах смертных, дабы Он мог защищать народ и приглядывать за ним всю долгую, жестокую зиму.
Могильный холод пронзил иерарха, ледяные пальцы коснулись его. В этом году кровь прольется снова, надо же спасать землю от гибели. Если Завалю не удастся за три кратких дня добиться от Мириаля ответа — в канун Ночи Мертвых иерарх станет посланцем, Жертвой и Спасителем, чтобы жизнь земли возродилась…
— А, иерарх, вот где ты прячешься. — Сухой голос за спиной заставил Заваля вздрогнуть. — Как, Бог по-прежнему глух к твоим мольбам?
— Ты воин, лорд Блейд, — отозвался Заваль, холодно глядя на подошедшего, чей высокий рост, военная выправка, побитые сединой волосы и блестящий значок выдавали командира Священной гвардии Мириаля — Мечей Божьих. — Ты, возможно, считаешь себя ученым, но позволь посоветовать тебе оставить дела Бога тем, кто лучше разбирается в них.
Губы Блейда насмешливо дрогнули.
— Принимаю совет, иерарх. И предоставляю разбираться с Богом тебе — ты ведь немало преуспел в этом за последние месяцы.
Заваль стиснул зубы. Ответить ему было нечего — и Блейд знал это. Хотя он ни разу не видел, чтобы обветренное, жесткое лицо воина озаряла улыбка, иерарх заметил победный блеск в глубине льдисто-серых глаз. Блейд не дурак. Ум его хваток, точно стальной капкан. Он уже сообразил, что Завалю недолго осталось жить. Его следующие слова лишь подтвердили это.
— Прости, иерарх, я не отниму больше ни одного из столь драгоценных для тебя мгновений.
С этими словами он круто повернулся и вышел из Храма, а эхо его шагов долго еще билось под высокими сводами.
Заваль смотрел ему вслед, в бессильном гневе моля, чтобы Мириаль поразил ублюдка смертью. Молитва эта, однако, привела к тому же, к чему приводили все его молитвы в последние пару месяцев. То есть ни к чему. А время бежало слишком быстро. Еще два дня. Это все, что ему осталось. Если не случится чуда, иерарх мог считать себя мертвецом.
На пороге Храма лорд Блейд остановился и бросил взгляд назад — на Заваля. Иерарх стоял в тени, недвижим, плечи устало сгорблены. Бедный надутый дурень, подумал командир Мечей Божьих. И что самое неприятное — ты никогда не узнаешь, почему твой мир развалился. Блейд вытащил из кармана золотой перстень с крупным алым камнем, горящим и искрящимся даже в тусклом полусвете дождливого дня, — по виду точную копию перстня иерарха. Однако тот, кто подумал бы так, ошибся бы. Подделка сияла сейчас на пальце Заваля. Тебе, дружочек, не получить ответа от Бога без этого, думал Блейд. Если ты действительно хочешь знать, почему Мириаль лишил тебя милости, посмотри сюда. Он спрятал перстень — отмычку для Ока Мириаля — поглубже и, улыбаясь про себя, продолжал путь.
Нижние отроги Долины Двух Озер раскинулись в тишине и покое, купаясь в ясных лучах утреннего солнышка. Рядом с горсткой домов из серого камня и высоким округлым шпилем Приливной башни, которая вонзалась в небо, словно указующий перст, мерцало Нижнее озеро, девственно чистое и ясное, словно душа новорожденного мира. В воде играла форель, и по сияющей глади разбегалась мелкая рябь, легко колыша перистые заросли камыша. Огромные стрекозы, блистая слюдяными крылышками, резвились в теплом дыхании ветерка, что шелестел кронами древних дубов и буков на склонах гор, с двух сторон окаймлявших озеро. Обитатели приозерной деревни — выстроенной невесть в какие времена ради нужд Тайного Совета — с рассвета трудолюбиво принялись за свои бесчисленные дела: ставили сети, ловили рыбу, стирали белье — словом, вовсю пользовались редким в это время погожим деньком. Их веселые голоса, оклики, дружное пение реяли над озером, мешаясь с переливами птичьих трелей.
