В кулак ко мне непостижимым образом попала тёплая золотая монетка. Его совершенные губы двигались, он обращался ко мне — ко мне! — а я не слышала слов.
Чудесное мгновенье длилось до тех самых пор, пока безжалостная рука Флобастера на уволокла меня за подол…
Я носилась с золотой монеткой целых полдня; решено было, что она станет мне талисманом на всю жизнь. Однако уже назавтра здравый смысл взял верх над романтическим порывом, и талисман обратился сначала в горстку серебряных монеток, а потом уже в шляпку с бантом, платье на шнуровке и праздничную трапезу для всей честной компании.
* * *
Тяжёлый обеденный стол, окружённый стайкой испуганных стульев, забился в угол и оттуда наблюдал за поединком.
Луар нападал, стелился в длинных выпадах, всей азартной душой устремляясь вслед за кончиком затупленной шпаги. Его противник почти не сходил с места — Луар налетал на него с разных сторон, как воронёнок на каменную башню.
Привлечённая шумом, в дверь опасливо заглянула кухарка; при виде её Луаров противник воодушевился и, продолжая парировать и уклоняться, осведомился о завтраке. Кухарка опасливо закивала, пробормотала несколько аппетитных названий и ускользнула прочь.
— Ноги, ноги, ноги! — кричал Луаров противник, обращаясь на этот раз к Луару. — Не двигаешься, ну!
Луар утроил темп. Горячий пот стекал ему за шиворот.
Противник отступил на шаг и опустил шпагу:
— Передохнем.
— Я не устал! — оскорбился задыхающийся Луар.
— Всё равно передохнем… Я передохну.
— Тебе не надо.
— Ах, так?!
Шпаги снова скрестились, на этот раз Луар оказался в обороне; рассекая воздух, на него надвигалась размазанная в движении сталь, и, отразив несколько ударов, он просто испугался — как пугался в детстве, когда отец шёл на него, изображая медведя. Он знал, что это папа, а не медведь — и всё равно верил в игру, видел перед собой лесного зверя и кричал от страха…
Затупленное остриё остановилось у Луара перед лицом; противник тут же отступил, готовя новую атаку, и всё повторилось снова — несколько панических блоков со стороны Луара, железный веер перед его носом, остриё, эффектно замершее против его груди.
Луаров противник скользил по дощатому полу, как водомерка по озёрной глади; любое его движение было широким и экономным одновременно Луар залюбовался и, уже не сопротивляясь, принял несильный укол в бок.
— Внимательнее! — укорил противник. — Я уже накидал здесь кучу трупов… Ну-ка!
Луар улыбнулся и уронил шпагу на пол. Его противник на мгновение замер, потом осторожно опустил своё оружие:
— Опять?
— Это бесполезно, — признался Луар со вздохом.
— Сдаёшься?
— Не сдаюсь… Видеть не желаю эту шпагу, — приступ раздражения оказался неожиданностью для него самого. Тут же устыдившись, Луар отвернулся и отошёл к столу.
— На кого ты злишься? — спросили у него за спиной. — На меня?
— На себя, — признался Луар со вздохом. — Я… Так… Ну, бесполезно. Стоит ли тратить… Я всё равно не буду… как ты, — он улыбнулся через силу.
— Ну, вот и весенний денёк, — рядом шлёпнулись на стол кожаные перчатки, и Луар почувствовал тяжёлые руки на своих плечах. — Солнышко-дождик-смерчик-бурька-солнышко… Ты сегодня очень хорошо работал, малыш.
— Это смотря с чем сравнивать, — Луар на мгновение коснулся щекой горячей жёсткой ладони. — Если с пьяной старухой… да ещё на сносях…
— Так. Пьяная старуха на сносях, — его собеседник озадаченно хмыкнул. — Мда-а… Бери-ка своё несчастное оружие да закрепим сейчас одну штуку…
Они повторили несколько комбинаций подряд, когда двери столовой распахнулись и на пороге встала темноглазая внимательная женщина. Луаров противник тут же опустил шпагу, давая понять, что урок закончен, потому что — и Луар знал это давно — его отец никогда не фехтует в присутствии его матери. Никогда. Будто оружие руки жжёт.
За завтраком Алана долго и с пристрастием выясняла, почему, если волк — зверь, тигр — зверь, то лошадь, что, не зверь? А свинья? А корова?
Прислуживала новая горничная, Далла; Луар наблюдал, как она всякий раз краснеет, склоняясь над плечом его отца, краснеет мучительно, до слёз. Он попробовал взглянуть на своего отца круглыми глазами этой девчонки — красавец, герой, полковник со стальным взглядом и мягким голосом, ожившее чудо, воплощённое сновидение, предел мечтаний и повод для горьких слёз в подушку, потому что ничего, кроме просьбы подать салфетку, тебе, девочка, от него не услышать — хотя он добр и, может быть, не высмеет тебя, а если повезёт, то ласково потреплет по загривку…
Посмеиваясь про себя, Луар сам с собой заключил пари, что, едва покинув столовую, Далла тут же благоговейно сгрызёт вот эту недоеденную отцом горбушку; ещё более его веселило, что мама, его проницательная мама совершенно ничего не замечает. Она слишком далека от этих маленьких житейских драм, её это даже не веселит. При чём тут пунцовая горничная, когда на её, матери, глазах полковника Солля атаковали по всем правилам богатые и знатные соискательницы, атаковали свирепо, вооружившись густыми сетями интриг, — но госпожа Тория Солль и тогда не замечала их в упор, будто их и не было…
Пряча невольную улыбку, Луар дотянулся под столом до отцовой ноги и, когда отец вопросительно на него глянул, указал глазами на пышущую жаром Даллу. Тот насмешливо прикрыл глаза — вижу, мол, что поделать, сынок, не ругать же девчонку, вон как старается.
Луар вздохнул и опустил глаза в тарелку. Далла прошла мимо, задела спинку его стула, присела в извиняющемся реверансе…
Он, Луар, всегда останется пустым местом для Даллы, для многих тысяч Далл. Рядом с отцом он выглядит так же привлекательно, как чахлый кустик в тени огромного цветущего дерева. Горничная или принцесса — что им за дело до неловкого, неуклюжего, невзрачного…
— Что это ты ничего не ешь, Денёк? — тихо спросила мать. В любую какофонию Луаровых мыслей её голос всегда вплетался единственно чистой, уверенной нотой.
— Денёк, Денёк, тучка набежала? — деловито осведомилась Алана.
Он получил своё прозвище чуть ли не вместе с именем — мать говорила, что у этого ребёнка характер, как весенний день: солнце-тучи…
Он усмехнулся и подмигнул расцветшей Алане; сестра боготворит его так же, как сам он обожает отца. Кто знает, как сложились бы их отношения, будь задиристая Алана чуть старше — но между ними разница в тринадцать лет, для пятилетней девочки восемнадцатилетний брат — чудо из чудес, третий родитель…
— Луар, ты думал, о чём я просила? — мать задумчиво потрогала висок. Она звала его «Луаром» только в особо серьёзных случаях.
