— Ууубери своих чудовищ, — она жалобно посмотрела на Брата. — Ты же знаешь, как они меня пугают.
Младший ухмыльнулся, свистнул и оба монстра резко остановились. Лопатообразные бледно-розовые языки замелькали, облизывая угольно-черные, с длинными, узкими ноздрями носы. Багряно-красные без намека на белки глаза немигающе уставились на Среднюю.
— Постарайся унять страх Сестра. — Старший поспешил встать между девушкой и корокоттами. — Ты же знаешь, это чувство для них, что нектар для пчел. — И, повернувшись к Младшему, бросил: — Придержи своих бешеных псов.
— Они не псы. И не называй их так больше, а то они обидятся. — Младший ухмыльнулся. — Не бойся сестричка, они кусают только моих врагов. — Уже не сдерживаясь, он громко захохотал, и нетерпеливо кивнул в сторону закрывающей горизонт циклопической крепости. — Хватит прохлаждаться. Армия давно готова к штурму и ждет последнего приказа. — Он нахмурился и напоминающие огромных гиен монстры испуганно заскулили, припадая на длинные передние лапы и роняя в пыль липкие нити желтоватых слюней. — Прочь отсюда. — Младший обернулся к Брату и Сестре и протянул к ним руки. — Вперед. Я жду.
Взгляды каждого из многотысячного войска, осаждавшего уже два месяца последнюю цитадель Врага, были прикованы к ним. Сегодня решалась судьба мира и красные отблески заходившего солнца, предсказывали грядущую кровавую жатву. В этот день, милосердие и любовь к ближнему должны быть забыты и Средняя, прикрыв затуманенные печалью глаза, понимающе приглушила Зов своей Крови. Да и мудрость Старшего была нужна лишь для того, что бы безумие храбрости не захлестнуло армию осаждавших раньше времени. Что бы древний, затаившийся за высокими стенами своей последней и самой неприступной крепости Враг не обманул, не обвел вокруг пальца, воспользовавшись стремительно распространяемыми Младшим эманациями отчаянной отваги, подавлявшими не только страх пред возможной гибелью, но даже рассудочную осторожность.
— Сегодня твой день. — Старший подтолкнул Младшего, чьи глаза заблестели, тонко очерченные ноздри расширились, вбирая упоительный аромат предстоящий битвы. Он кожей вбирал в себя эти привычные запахи — дыма, людского пота и лошадиного дерьма. Темные провалы его зрачков, стремительно расширялись, вытесняя не только карюю радужку, но и заползая багряными нитями в молочную белизну белков. Мгновение спустя глаза Младшего целиком заалели, словно вобрали в себя стремительно пожиравший солнечный круг кровавый закат. Махнув Брату и Сестре рукой, юноша ловко запрыгнул в седло подведенного жеребца и галопом поскакал вдоль длинных, ощетинившихся копьями и мечами шеренг. Два огромных зверя бежали рядом, повизгивая и облизываясь. Тысячи глаз провожали длинную, затянутую в кольчугу фигуру, которая неожиданно престала казаться мальчишеской и угловатой. Тонконогий гнедой, нетерпеливо гарцевавший под юным всадником, внезапно встал. Не отстававшие от всадника две корокотты остановились и оскалились. Младший выхватил меч и вдруг оглушительно, срываясь на пронзительный визг, завыл.
— Хааарррааа!
Уходившее за горизонт солнце облизнуло последними лучами его запрокинутое лицо, которое перекосившись в жуткой гримасе, внезапно уподобилось звериной маске. Закрывавший волосы кольчужный подшлемник лишь усиливал ощущение неестественности происходившего, отбрасывая блики на мертвенно бледный овал юного лица. Тонкие губы кривились, выплевывая нечеловеческие полустоны, полукрики. Слившись с конем, фигура Младшего казалась слепленной из единого куска мрака. Однако страха не было. Напротив, всегда предшествовавшие штурму испуг и тревога внезапно исчезли. Подобно наполенным кровью провалам глаза всадника притягивали взгляды тысяч воинов, подчиняя их души, наполняя сердца храбростью и отвагой. В этих безжизненных глазах клубилось и обжигало обещание смерти, искушавшее вседозволенностью и пьянившее предстоявшей кровавой вакханалией. Тошнотворные приступы паники внезапно сменились отчаянным желанием битвы. Влажные рукояти мечей больше не оттягивали руки, ремни тяжелых щитов не натирали ладони и предплечья. Мрачная громада последнего оплота власти Четвертого, еще недавно сковывавшего страхом сердца даже бывалых вояк, перестала внушать беспричинный ужас. Жуткий оскал пробитого накануне стенобитными орудиями пролома вдруг поманил к себе вожделенным побоищем, суля упоение славной битвой с поверженными и втоптанными в грязь врагами. Свирепая ярость растворяла в себе чувство самосохранения. Бешенное исступление туманило рассудок. Мир вокруг запылал. Человеческое море качнулось, всколыхнулось гигантским валом и захлебываясь от накатывавшего кровожадного безумия, ринулось вперед. Изогнувшись огромным конусом, армия Триединых ворвалась в широкий пролом. И медленно, но неотвратимо двинулась вперед, круша и переламывая упорных защитников крепости. Преодолевая накатывавшиеся из исполинского, сложенного из монолитных валунов донжона волны страха и боли. Чудовищной, всесокрушающей боли.
— Хааарррааа! Хааарррааа!
* * *
Через шесть часов все было кончено. Последние защитники Темной Цитадели еще защищали верхние этажи внутренних укреплений, но все уже понимали — это агония. Человеческие крики, стоны, звон оружия докатывались до небольшой хижины, стоявшей недалеко от замка в виде невнятного, приглушенного шума. На столе находилась все та же плошка давно остывшего варева. Рядом с ней стоял непочатый кувшин вина. Тусклый светильник из последних сил боролся с ночной мглой. Двое людей, сгорбившись, сидели на трехногих табуретах и прислушивались к доносившимся снаружи звукам.
— Я боюсь его. Любовь к нему, нежная привязанность к этому босоногому мальчишке, который вырос у меня на глазах, исчезает, стоит ему только взять в руки меч. В такие моменты мне страшно на него смотреть, не то, что разговаривать. — Голос Средней потерял прежнее обаяние и теплоту. В нем отчетливо слышались страх, горечь, мольба, желание быть немедленно опровергнутой. — Эти его глаза!? Они полны крови. Мне постоянно кажется, что там томятся души уже убитых и даже тех, что предстоит умереть от его руки. Ты видел, что он сделал с этим жрецом Темного Ордена. Он его разорвал. Разорвал! Голыми руками. И при этом он смеялся. Над чем? Над хлеставшей кровью и выпотрошенными внутренностями? Брррр. Даже его верные сподвижники, готовые умереть ради него, смотрели на это с ужасом. А он…, он был счастлив. Младший упивается собственной свирепостью. Он слишком жесток и неуправляем. В нем нет жалости. Я вижу в нем лишь кровожадность, жажду насилия, гнев и…
