Но дождаться того дня было очень сложно.
- Что-то передать? - голос хариба убивал сочувствием.
Аланна ненавидела, когда ей сочувствовали. Поняв, что выдала свои чувства, девушка раздраженно прикусила губу, неосознанно выпрямилась.
Боги, привычная с детства "держать лицо", она опозорилась перед харибом жениха из-за какого-то сна? Предчувствий? Узнают при дворе, стыда не оберешься.
- Когда он вернется, скажешь об этом моей харибе. Ничего больше, - сказала Аланна, ловя удивление в глазах "тени архана". И только потому не добавила: "...и что с ним все в порядке".
- Как прикажете, моя архана, - поклонился хариб.
Аланна чуть ли не выбежала из покоев Рэми и понеслась по запутанным коридорам замка. Лишь когда зашуршал под ногами мягкий ковер, приглушая шаги, она со страхом поняла, что забрела в личные апартаменты принца.
И как только дошла сюда, минуя стражу? Хотя да, стража в последнее время ее не трогает. Может, как невесту телохранителя принца, или как невесту любимого брата главы северного рода, Аланна не знала, да и знать, по сути, не хотела. Как не хотела замечать назойливой охраны, что наблюдала за каждый ее шагом вне замка.
Дверь в кабинет принца была приоткрыта и за ней тихонько пощелкивал поленьями огонь в камине. Стоило сделать несколько шагов, заглянуть осторожно внутрь, возможно, увидеть Рэми и успокоиться, но было страшно и стыдно. Преодолев искушение, Аланна чуть было не прошла мимо, как услышала доносившийся из кабинета странный шум.
Что-то покатилось по полу, что-то серебристое мелькнуло в проеме, потом показалось пушистое тельце, и Аланна поймала полосатого шалунишку за шкирку, прошептав:
- Боги, в покоях принца!
Котенок извивался, сопротивляюще верещал, вырываясь. Но Аланна, уже тихой тенью проносилась по коридорам, поглаживая бархатную головку безобразника. Отворялись перед ней двери, сгибались в низких поклонах дозорные, мягко покачивались тронутые сквозняком портьеры, и Аланна не уставала ругать себя за глупость. С Рэми все в порядке, несомненно, в этом замке не может произойти ничего плохого. Дух замка не допустит, магия, охраняющая повелителя и его семью, телохранителей - не допустит. А дурное предчувствие в груди... дурь, и ничего более.
Котенок постепенно успокоился, замурлыкал, его мордочка потерлась о ладони Аланны, потыкалась в подушечки пальцев в поисках молока, и, не получив желаемого, звереныш просительно мяукнул.
- Вот ты где! - девочка в коротеньком платьице вынырнула из бокового коридора так неожиданно, что Аланна чуть было не выпустила из рук несчастного котенка.
Веснушчатая девчонка спохватилась, неуклюже поклонилась. Ее личико потемнело в полумраке коридора от залившей его краски, а голос заметно задрожал:
- Прошу прощения, архана.
- Береги его, - ласково ответила девушка, отдавая котенка хозяйке. - Больше не отпускай.
Зина почти бежала по коридору, стараясь быстрее миновать опасную близость к покоям наследного принца. Она бы никогда сюда и не заглянула, только вот советник повелителя Ферин был на диво старомоден. Он не любил исполнительного и невидимого духа замка, зато любил молоденьких служанок и требовал от них большего, чем подача фруктов или смена постели.
В первый раз Зина попалась Ферину на глаза полгода назад. Тогда она была другой: "пышкой". Тогда к ней приглядывался ученик повара и все поговаривали о свадьбе. И тогда, ранней весной, увидела она во дворе замка стройного, разодетого в пышные одежды Ферина.
Говорили Зине умудренные опытом служанки - не показывайся на глаза арханам. Но девушка аж расцвела, когда приятно пахнущий советник повелителя обратил на нее внимание. А потом была долгая и страстная ночь: Ферин умел быть нежным. Когда хотел. И тогда он почему-то хотел.
Но минуло несколько лун. Ферин, позабавившись с пышкой, более не брал ее в постель, а глуповатая Зина мигом поумнела, когда сообразила, что ест за двоих.
Ученик повара все еще бредил о свадьбе, в то время, как его невеста отчаянно искала выход... Ее не слишком большого ума хватило, чтобы додуматься, куда пропадают некоторые "любимицы" Ферина. Зина знала, что домов забвения в городе много, девки в них от прихотей клиентов умирают быстро, потому молодой и симпатичной Зине там будут только рады.
Признаваться, что беременна - нельзя, погубит ее советник. И за дитё жениха малыша не выдашь: Зина великолепно помнила, как подруга ее попыталась. Малыша отнесли в храм, положили на алтарь и под унылое завывание жрецов проступили на тоненьких запястьях ребенка знаки рода отца, да вот только не мужа.
Зина помнит, как вместе со всеми негодовала, когда неверную жену за волосы тащили по двору храма в повозку. Что с ней было потом, Зина не знала... А теперь боялась узнавать, потому и собрала последние денежки, чтобы пойти к колдунье.
На всю жизнь запомнит Зина и беззубый рот женщины и дикую боль, когда выходил из нее ребенок. Тогда, наверное, и прилип к ней проклятый кашель.
Зина вынырнула из воспоминаний, остановилась у ступенек и согнулась, пытаясь сдержать новый приступ. Нельзя, не здесь. Не возле покоев принца, где никак нельзя обращать на себя внимание. "Служанка должна быть незаметной" - учила ее мать. Умирать Зина тоже должна незаметно?
Почему боги с ней так жестоки? Ученик повара был заботливым... Стоило любимой пышеньке начать кашлять, как жених привел к ней виссавийца-целителя.
Не забыть пышке пронзительных черных глаз поверх тонкой, уложенной аккуратными складками повязки. Не забыть холодных слов, произнесенных с легким, едва ощутимым акцентом:
- Ты не пожалела своего ребенка, так почему я должен жалеть тебя?
Боги, как могут быть целители столь жестокими? Как могут говорить подобное? Вот и здесь коридор обит зеленым, как цвет плаща виссавийца, мелькнувший тогда в дверях каморки:
"Почему зеленый? - подумалось пышке. - Такой красивый цвет, а приносит несчастье..."
В тот день она потеряла все: жениха, родню, друзей. Если целитель отвернулся от пышки, то и другим она была не нужна. А кашель все больше выедал внутренности, все чаще горело в груди по ночам, и все дольше сотрясали тело приступы, пока пышка не иссохла подобно соломе на худой крыше.
"Боги, за что?" - согнулась она надвое, всеми силами стараясь не поддаться приступу и не обратить на себя внимание стражи.
И угораздило же сегодня советника вспомнить о былой игрушке. Даже послал за ней, и когда пышка застыла у дверей, намереваясь постучать, из-за украшенных резьбой и позолотой створок до нее донесся чужой, издевающийся голос:
