— Ты даже не знаешь его имени, — зло буркнул Хин.
Надани досчитала до восьми и спокойно велела Тадонгу:
— Отведи его в спальню и сообщи Меми моё указание.
Когда женщина вновь осталась одна, она устало вздохнула и помассировала виски, прошлась по ковру от двери до окна, обратно, и снова к окну.
Саванна куталась в непроглядную тьму, и Надани различала деревню лишь благодаря ярким огням, похожим на упавшие звёзды. Она знала, что там происходит: местные танцуют вокруг костров, поют песни на странном языке и пьют вонючую жидкость. Надани покачала головой и, накрыв лампу чехлом, вышла из кабинета. Засыпая, она вспомнила, что так и не сказала ни Тадонгу, ни сыну о том, что уан не был человеком.
Пожилой мужчина в тюрбане, скрывавшем волосы, и длинной белой накидке дремал, сидя. Его хищный нос едва не касался карты, разложенной на столе. В хижине он был один, через щели в стенах из глины, хвороста и камня легко проникали шум снаружи и солнечные лучи. Был полдень, но ни бряцанье оружия, ни громкий говор проходивших мимо людей, ни скрип колёс не тревожили спящего.
Едва слышно стукнула дверь, зашелестела завеса из сухих трав. Мужчина открыл глаза и медленно поднял голову от карты. Он ожидал увидеть какого-нибудь новобранца, вместо этого к столу шагнул Йнаи, самый молодой из его советников — лишь через два года этому юнцу должно было исполниться сорок.
— Простите, уан Каогре, — сказал вошедший. — Охрана известила меня, что вы размышляете, но я воспользовался правом войти. Я подумал, что вам будет интересно.
Дождавшись знака позволения, он подошёл ближе, с поклоном положил на стол футляр для писем и вернулся назад.
— Слишком много «я», — прекрасно поставленным басом заметил пожилой мужчина. Протянул руку и взял футляр, посмотрел на печать, задумчиво улыбнулся.
— Похоже, они решили, наконец, — озвучил он свои мысли. Покрутил футляр в пальцах, но вскрывать не торопился — вместо этого взглянул на советника. — Как ты считаешь: что?
Вопрос застал Йнаи врасплох, и хотя он постарался того не показать, Каогре заметил, как мелькнуло в его глазах неуверенное выражение.
— Ну же, — подбодрил правитель. — Мы каждый раз пытаемся предугадать, что произойдёт. Жизнь — игра, и победитель получает всё. Разве тебе не любопытно проверить себя? Такой шанс.
Глаза Йнаи неотрывно следили за футляром.
— Я жду, — с хищной улыбкой напомнил уан.
— Уванг Онни хорошо помнит ваши недавние победы, — проговорил советник.
— Хорошее начало, — улыбнулся Каогре. — Недавние — потому и помнит.
— Он не уверен, что ваших войск не было среди осадивших Город.
— То был хаос, — всё улыбаясь, одобрил уан. — Я сам ни в чём не уверен.
— Однако уванг знает, что наши силы мало пострадали от войск Гильдии.
— Уванг ничего не знает, — спокойно сказал Каогре. — Он только думает, — интонация подчеркнула последнее слово. — Твои рассуждения приведут нас к чему-нибудь?
Йнаи поклонился:
— Прошу простить мою неторопливость. Я лишь не хотел бы ошибиться. Имя уана Каогре вызывает страх, наше войско сильно, а победы памятны. Имя Одезри не имеет веса, за ним нет силы. Я полагаю, в послании от нашего человека при дворе уванга говорится, что нахальные простолюдины будут изгнаны с земли, им не принадлежащей. И, в скором времени, она будет разделена меж соседями. Треть её в таком случае отойдёт к вам.
Уан усмехнулся.
— Тебе подошла бы роль прорицателя. Люди с большим удовольствием верят приятным им речам. (Йнаи смиренно опустил голову.) А теперь моё предсказание. Я бы поверил тебе, если бы не заглядывал дальше. Нелегко узурпировать власть — я знаю это прекрасно. Последний захват я вспоминаю до сих пор, обозначая на карте поля, которые так и не дают урожая, получая от верных людей письма — в похожих футлярах, — он вновь покрутил в руках тонкую лакированную трубочку. — Ты прекрасно знаешь, что в них, Йнаи. Другие карты, но мой глаз отмечает на них перемены в давно знакомых очертаниях. Где-то исчезают точки, обозначающие поселения, где-то появляются области, которые мои потомки ещё долго будут объезжать стороной. Моё войско сильно, ты прав, если сравнивать его с войском уана Марбе или даже уванга Онни. Но сравни его с тем, каким оно было семь лет назад, и ты увидишь, что наши потери слишком велики. И нам пока некем их восполнить. Мы вынуждены ждать.
Ты говоришь, за Одезри нет силы. Тогда скажи мне, Йнаи, где то войско, что добыло женщине и ребёнку землю, лишь на треть меньше моей? Пришлось ли им вести завоевания? Пришлось ли отстаивать своё право? Долгие годы никто не смел возмутиться, я в том числе. Выходит, есть за именем простолюдинов сила не меньше моей.
— Гильдия, — вспомнил Йнаи.
— Гильдия, — с едва заметным раздражением согласился Каогре. — Видно не застать мне те времена, когда небеса отучат их от спеси. И вот что я думаю: Весна поддержит свою ставленницу — так легко мне не добыть ту землю. Снова нужно ждать.
Уан сломал печать и отвинтил крышку. Развернул пергаментный лист и пробежал взглядом по строкам, после чего протянул письмо советнику.
Уан Марбе был занят. Как подчеркнул слуга, очень занят, и Голос совета старейшин прекрасно знал, что это значит: правитель развлекался с фавориткой. Некоторое время летень нерешительно топтался перед закрытой дверью личных покоев уана, всё никак не мог собраться с духом и постучать. «Просто сделай это», — велел он себе и, взявшись за металлическую ручку, сильно стукнул по камню. Глухой звук быстро растаял в узком тёмном коридоре. Ничего ужасного не произошло, и Голос, ободрённый, ударил ещё дважды, а потом и в последний, четвёртый раз.
Стало тихо, летень лишь слышал, как колотится его сердце от сознания собственной дерзости. Дверь с гулким вздохом ушла в стену; вспыхнул, ослепляя, яркий свет. Голос зажмурился и потянулся к оружию, едва живой от страха.
— Почему бы совету не проводить заседания прямо в моей постели? — раздался насмешливый голос уана.
Марбе сидел на покрытом шкурами возвышении. Он даже не потрудился одеться как подобает — лишь небрежно накинул пурпурный, шитый бронзовыми нитями халат из Осени. Кудри отливали золотом в свете стенных пиал, яркие зелёные глаза правителя были подведены чёрной краской. Широко открытые, они напоминали Голосу взор Лаа Старшей: та же жестокость за маской снисхождения, то же весёлое безумие. Летень однажды задумался: где же эльфы-скульпторы увидели этот взгляд? Неужто кто-то из них смотрел как уан Марбе, неужто и долгожителей мог поразить тот же страшный недуг?
