Насколько легче мне идти, когда я знаю, что иду по дороге справедливости, когда я знаю, что мой путь верен. Без сомнения и колебаний, я шагаю, стремясь добраться до намеченной цели, зная, что когда я достигну ее, передо мной откроется путь еще лучше того что я прошел.
Такой была моя дорога обратно в Гаунтлгрим, для спасения потерянного друга. И таков был путь из этого темного места до Порта Лласт, чтобы вернуть спасенных пленников в их дома.
И вот теперь передо мной дорога к Широкой Скамье, где Тибблдорф Пвент будет освобожден от проклятия. Я иду без промедления.
Но что относительно нашей будущей поездки после этого, к Мифрил Халлу и королевству Много-Стрел… чтобы начать войну?
Мои шаги замедлятся, а восторг приключений с моими старыми друзьями померкнет под тяжестью тьмы перед нами? И если я не смогу согласиться с утверждениями Кэтти-бри, что орки неисправимы, или не смогу согласиться с уверенностью Бренора, что война уже начата в виде набегов орков, тогда что это разногласие предвещает для дружбы и единства Компаньонов Мифрил Халла?
Я не стану убивать по приказу, даже приказу друга. Нет, чтобы обнажить клинки, я должен быть убежден сердцем и душой, что борюсь ради справедливости или защиты, что за это стоит бороться, стоит умереть, и самое главное — ради этого стоит убивать.
Для меня это имеет первостепенное значение, и я твердо решил прожить так свою жизнь. Этого недостаточно для Бренора, чтобы объявить войну оркам Много-Стрел и начать их преследование. Я не наемник за золотые монеты или дружбу. Необходимо большее.
Нужно мое согласие с решением пойти на войну.
Я надеюсь, что буду наслаждаться путешествием в Мифрил Халл. Меня будут окружать те друзья, которыми я дорожу больше всего, и снова все вместе мы пойдем новыми путями. Но скорее всего мои шаги будут немного короче, возможно немного тяжелее, под гнетом неспокойной совести.
Или это не совесть, возможно, — это замешательство, потому что я не убежден, но остаюсь при своем мнении.
Проще говоря, я не уверен. Поскольку даже притом, что слова, которые Кэтти-бри говорит, — и я в это верю — исходят от Миликки, они не стали тем, что я чувствую в своем сердце — а это должно быть главнее. Да, даже превыше шепота богини.
Некоторые назвали бы это упорство гордыней или чистым высокомерием, и возможно они были бы правы в какой-то мере, утверждая, что во мне это есть. Для меня же это не высокомерие, но глубокая личная ответственность. Когда я впервые нашел богиню, я принял ее, потому что учение Миликки удачно описывало все то, что я нес в своих мыслях и сердце. Ее принципы соответствовали моим, так мне казалось. Если бы не это, она значила бы для меня не больше, чем какой-либо другой бог в пантеоне Торила.
Потому что я не хочу, чтобы бог говорил мне, как вести себя. Я не хочу, чтобы бог управлял моими движениями и поступками. Так же я не хочу божественных законов, определяющих, что мне считать правильным, а что преступным.
Потому что я совершенно не нуждаюсь в страхе божественного возмездия, чтобы сохранить мой путь в согласии с тем, что находится в моем сердце. Действительно, я считаю такие оправдания для поведения как поверхностные и, в конечном счете, опасные. Я — разумное существо, рожденное с совестью и пониманием того, что правдиво, а что ложно. Когда я отклоняюсь от этого пути, самым пострадавшим является не какое-либо невидимое и запредельное божество, чьи правила и мораль всегда передаются и субъективно интерпретируются смертными жрецами с человеческими пороками. Нет, тогда, наиболее страдающим с отходом от пути Дзирта До'Урдена, становится только Дзирт До'Урден.
И иначе быть не может. Я не слышал зова Миликки, когда я попал в серо-окрашенную компанию Артемиса Энтрери, Далии и других. Это не наставления Миликки заставили меня, в конце концов, отвернуться от Далии на склоне Пирамиды Кельвина, нет, если только те наставления не те же самые, что запечатлены на моем сердце и совести.
Итак, если это правда, я возвращаюсь по кругу ко времени, когда я нашел Миликки.
В тот момент я не находил для себя сверхъестественную мать чтобы она держала перекладину и дергала за ниточки марионетку по имени Дзирт.
В тот момент я нашел имя для того, что я считаю верным. Итак, я настаиваю, богиня находится в моем сердце, и я не должен смотреть дальше нее, чтобы определить путь.
Или возможно я просто высокомерен.
Пусть будет так.
Дзирт До'Урден.— Что эти собаки делают? — спросил король Бромм из цитадели Адбар, когда разведчики вернулись с докладами.
— Ничего хорошего, это точно как блестящий зад детеныша гоблина, — ответил его брат-близнец и со-король Адбара, Харнот.
Близнецы посмотрели друг на друга и мрачно кивнули — они оба поняли, что это первое реальное испытанием их совместного правления. У них, конечно, случались дипломатические и военные ссоры: при торговых переговорах с Цитаделью Фелбарр, когда почти подрались между собой Бромм и принципиальный посредник короля Эмеруса, Парсон Глеф; земельный спор с эльфами Лунного леса, который стал настолько наколенным, что лидеры Серебристой Луны и Сандабара поехали на север, чтобы вмешаться; даже несколько стычек с разбойниками из королевства Много-Стрел, банд, в которых входили гиганты и другие твари — но если разведчики были правы в своей оценке, то, конечно, короли-близнецы Адбара еще не осуществляли контроль над чем-то такого масштаба.
— Сотни, ты сказал? — спросил Бромм Рагнерика Гатпанкэра, молодого дворфа, но уже опытного лазутчика.
— Много сотен, — ответил Рагнерик. — Они затопляют долину Верхнего Сарбрина своим оркским зловонием, мой король. В Лунном лесу уже свистят стрелы, и дым поднимается в темное небо.
Те последние два слова в зале прозвучали зловеще — последствия вечно ночного неба над Серебряными Пределами, было трудно проигнорировать.
— Они будут давить на Мифрил Халл, можно даже не сомневаться, — сказал Бромм.
— Мы должны быстро доставить сообщения Эмерусу и Коннераду, — согласился его брат.
— До Мифрил Халла долгий путь, — пожаловался Бромм, и Харнот не мог не согласиться. Три дворфских цитадели Луруара были расположены примерно на линии, Адбар на юго-западе от Фелбарра, который на равном расстоянии юго-западнее Мифрил Халла, с большей частью пути южнее леса в форме полумесяца, известного как Мерцающий лес. От одной цитадели до другой путь был больше чем в сто миль, по крайней мере, декада похода или, скорее всего в два раза больше, учитывая трудно проходимую местность. Эти три цитадели были также связаны через тоннели верхнего Подземья, но даже если идти этим маршрутом, любой поход будет долгим и трудным.
