− Ты нам не нужен, − ответил привратник, − воитель могучий есть в Таре, Огма, сын Этли.
− Спроси меня, я играю на арфе, − снова сказал Луг.
− Ты нам не нужен, ибо есть уж среди нас арфист, Абкан, сын Бикелмоса.
Очередной пробный шар метнул Луг:
− Спроси меня, я филид и сведущ в делах старины.
− Нет тебе места среди нас, − насмерть стоял привратник, − наш филид Эн, сын Этомана.
И сказал Луг:
− Спроси меня, я чародей.
− Ты нам не нужен, − ответил привратник, − есть уж у нас чародеи, да немало друидов и магов.
− Спроси меня, я врачеватель.
− Ты нам не нужен, сам Диан Кехт среди нас врачеватель.
− Спроси меня, я кравчий.
− Ты нам не нужен, − отрезал привратник, − ибо кравчие наши Делт, Друхт, Дайте, Тае, Талом, Трог, Глеи, Глан и Глези.
− Спроси меня, я искусный медник.
− Ты нам не нужен, есть среди нас уже Кредне.
На сем таланты Луга, видимо, кончились, потому что он утер пот со лба и сказал:
− Спроси короля, есть ли при нем человек, что один искусен во всех этих ремеслах. Если найдется такой, то уйду я от ворот Тары.
Направился привратник в королевские покои и обо всем рассказал королю, назвав пришельца Самилданахом.[4]
− Вот как? — сказал Нуаду. — Может, он и в фидхелл[5] играет?
Расставили перед Самилданахом несколько досок для игры в фидхелл, и на каждой тот выиграл, применив невиданную доселе защиту, названную впоследствии защитой Луга.
Когда же рассказали о том Нуаду, то король велел:
− Пропустите его и окажите ему почет, ибо до сей поры равный ему не приходил к этой крепости.
И когда Луг вошел в крепость, посадили его на место среди мудрецов, ибо он и вправду был сведущ во всяком искусстве.
Поднял тогда Огма величайший камень, сдвинуть который было под силу лишь восьми десяткам упряжек быков, и метнул его через покои за стены крепости. Желал он испытать Луга, но тот зашвырнул его обратно на середину королевского покоя, а потом поднял отколовшийся кусок и приставил к камню, и отошел Огма в сторону, потому что впервые увидел равного себе в силе.
− Пусть сыграет для нас на арфе, − пожелали люди короля.
Три песни обязан уметь играть называющий себя бардом в Ирландии: сонную песнь, печальную песнь и песнь смеха. Дремотною песнью погрузил Луг пирующих в сон, и проспали они до того же часа назавтра. Грустную песню сыграл им Самилданах, и все стенали и плакали. Песнь смеха сыграл он потом, и все они веселились да радовались.
− Сын Туата и фоморки, − вполголоса сказал Диан Кехт. — Было время, даже я думал, что это должен быть Брес. Очень уж хорошо звучало это — удвоение всяческого приплода.
− Это мог бы быть Брес, − откликнулся Гоибниу. — Но, я думаю, все решил выбор самого Бреса.
− Он твоей крови, Диан Кехт, − сказал Нуаду.
− Не имеет моя кровь никакого влияния на то, кем он стал — это его собственная заслуга.
− Ты понимаешь, о чем я, брат. Я тебе должен.
Диан Кехт промолчал, потому что это было слово короля, а слово короля остается последним. А Нуаду встал и велел Лугу сесть на королевское место, на каменный трон, покрытый резьбой, и добавил, что это не честь, а работа, и он в числе других станет ждать, что Луг придумает, как Туата победить фоморов. И вставал король перед Лугом, как и прочие, еще тринадцать дней, пока не пришел день великой битвы.
* * *
− Что это за туча движется на нас с севера?
− Это войско фоморов.
− А что это за гора, что вершиной пронзает тучу?
− Это сам Великий Балор в окружении двенадцати сыновей. Один глаз у него закрыт, а в опущенное веко пропущен брус, за который его могут открыть четыре могучих воина, когда в нем возникнет нужда, ибо взгляд этого глаза Балора ядовит. Против горсти бойцов не устоять многотысячному войску, глянувшему в этот глаз. Но сам Балор ведет только треть от общего числа воинов. Другую треть ведет Индех Де Домнанн, а третью — Тетра, и все они держат руку Бреса, сына Элатхи. И нет среди них вождя или героя, что не носил бы кольчуги на теле, шлема на голове, тяжелого разящего меча на поясе, крепкого щита на плече, не держал в правой руке могучего звонкого копья. Воистину, биться в тот день с фоморами было, что пробивать головой стену, держать руку в змеином гнезде или подставлять лицо пламени.
− Как же можем мы противиться такому войску, и не ждет ли нас неминуемая погибель вместо победы?
− Шесть раз по тридцать сотен бойцов вышли от Ирландии на поле Маг Туиред. Двенадцать гор Ирландии, двенадцать озер и двенадцать рек клялись нам в верности. Нуаду ведет войско. Гоибниу кует оружие, а Диан Кехт исцеляет раненых. Морриган вьется в небесах, озирая полки, и поет про то, как вышли на бой короли. Друиды и филиды читают заклинания, насылая на врага мор и неотхождение мочи. Жизнь прекрасна!
− Но где же сам Луг Самилданах?
− Луг слишком ценен, чтобы рисковать им в битве, ибо равных ему нет. Девять воинов стерегут его, так приказал Нуаду.
* * *
− Что же это за солнце взошло на западе?
− О, это Луг Самилданах ускользнул от своей охраны и бросился в битву, и колесница его пролагает путь прямо к Великому Балору, деду Луга по матери. В руках Луга волшебное саморазящее копье, тело его покрыто доспехами Мананнана, сына Ллира, каковые доспехи не может пробить никакое оружие. Пророчество гласит, что Балор падет от руки внука. Рык Великого Фомора прокатывается по Маг Туиред как приливная волна.
− Поднимите мне веко! Я хочу видеть этого наглеца!
Четыре воина торопятся, валясь от натуги с ног, но едва только приподнимают они тяжелое веко своему властелину, Луг Самилданах, великий воин, мечет камень в ядовитый глаз, и камень прошибает голову Балору, и выходит насквозь, свершая пророчество, яд выливается наружу, и многие столетья после битвы в месте этом не растет трава.
Перед тем Нуаду пал от руки Балора, и Маха, неистовая в битве. На поле Маг Туиред эпоха отцов сменяется эпохой детей. Огма и Индех оба пали в поединке. Филид Лох Летглас от фоморов просил пощады и получил ее, принеся в качестве откупа песнь вечного мира. Брес, сын Элатхи, самый красивый мужчина в Ирландии, бежит с поля прочь, но разве уйти ему от коней Луга, бывших прежде конями Мананнана, скачущими равно по суше и морю.
И вот он пленен и стоит пред теми, кому ненавистно его правление, и на кого он привел войско, и просит пощадить его жизнь, и готов выкупить ее любой ценой. Никто не пожалеет его, даже жена Бригит, дочь Дагды, ибо в войне, учиненной Бресом, пал сын их Руадан.
− Я могу сделать так, чтобы у коров Ирландии не переводилось молоко!