стороны и обнаружила, что Кейя Нихмеду изучает ее, задумчиво нахмурившись. Узнав, как Кейя приобрела способность держать темный меч Дексона, позволив ему поместить в нее ребенка, Такари совершила ошибку, спросив, есть ли у других ваасанцев дома семьи. Кейя, казалось, угадала ее план.
Такари проигнорировала осуждение, которое она почувствовала во взгляде молодой эльфийки, и придвинула стул поближе к своей добыче. Она провела пальцем по предплечью Кула, и его лоб заблестел от пахнущего пота.
— Я бы хотела, чтобы ты показал мне, как ты сегодня сделал этот переворот на багбере, — сказала она. В комнате воцарилось выжидательное молчание, Дексон и Берлен изучали Кула с волчьими ухмылками.
— Это был хороший ход, — вмешалась Кейя. Она не сводила глаз с Такари. — Может быть, ты покажешь нам все завтра?
— Мне лучше сейчас, — сказала Такари.
Она провела полтора десятка дней, молясь Крылатой Матери, чтобы та подготовила ее, и по теплу в ее утробе чувствовала, что она готова. Это должно было произойти сегодня вечером. Она положила пальцы на мясистый локоть Куля и слегка надавила. — Можешь показать остальным завтра — прошептала она.
Кул, казалось, растаял от ее прикосновения, но почему-то все еще не обращал внимания на то, что она предлагала.
— Я могу показать тебе сейчас. Это не займет много времени, — сказал он, поднимаясь и указывая на пол. — Ложись и будь мной, а я заберусь сверху и буду багбером.
Дексон съежился и сказал:
— Я не думаю, что хочу это видеть.
— И я тоже, — согласилась Кейя. — Такари, это несправедливо…
— Справедливо? — перебила её Такари. — Галаэрон сделал свой выбор, когда оставил меня в Рейтхиллаэторе и сбежал с Валой. Если я тоже решу попробовать человека, это не его дело, и не твое.
У Кейи отвисла челюсть, и по замешательству в глазах младшей эльфийки Такари поняла, что ей удалось запутать вопрос. Независимо от того, о чем догадывалась Кейя, она не могла знать, использовала ли Такари человека для удовольствия, мести или доступа к темному мечу.
— Э-э, Такари? — спросил Кул. — Что значит «попробовать человека»?
— Как ты думаешь, что я имею в виду?
Такари закатила глаза и сказала:
— Я видела, как ты смотришь на меня, когда мы купаемся.
Кул выглядел виноватым.
— Ты видела?
— Это трудно не заметить, — ответила Такари.
— Все в порядке? — вздохнул Кул. — Я думал, что когда мы подглядывали, это побеспокоило эльфов.
— По правде говоря, это немного тревожит, — сказала Такари. Увидев замешательство, промелькнувшее в глазах Кула, она решила, что будет лучше изложить все как можно яснее. — Я даю тебе шанс сделать больше, чем просто попялиться, Кул. Тебе интересно или нет?
— Интересно.
— Хорошо.
Такари взяла его за запястье и начала размышлять, но их быстро перехватила неодобрительная Кейя Нихмеду.
— Кул, — сказала она, — ты понимаешь, что она использует тебя?
Ухмылка размером с полумесяц расплылась по лицу Кула, и он сказал:
— Я очень на это надеюсь.
Он поднял Такари и проскользнул мимо Кейи почти вплотную, и мгновение спустя Такари обнаружила, что борется с медведем. Опыт оказался не таким неприятным, как она опасалась, во многом потому, что все закончилось так быстро. Второй раз длился чуть дольше. Она с удивлением обнаружила, что больше не испытывает отвращения, за исключением того, что ближе к концу он действительно начал рычать, как медведь. В третий раз она действительно начала наслаждаться этим, и это стало сложнее, когда посланец лорда Дуирсара влетел в открытое окно. Не обращая внимания на происходящее, снежный вьюрок начал порхать вокруг их голов, щебеча и чирикая, как будто мир приближался к концу.
— Манинест, — выдохнула Такари. — Не ... сейчас!
Птица села ей на плечо и закричала прямо в ухо. Настроение мгновенно испарилось, и Такари протянула палец.
— Птичка, лучше бы ты принесла хорошие новости.
Манинест разразился длинной серией свистков.
— Что? — спросила Такари. — Когда? — Она высвободилась из объятий Кула и спустила ноги на пол. Снежный вьюрок пискнул в ответ, затем чирикнул вопрос.
— Конечно! — сказала Такари, вскакивая. — Скажи ему, что мы встретим их у Ливрейных Ворот.
Кул приподнялся на локте и спросил:
— Встретим кого?
Она схватила с пола пояс с оружием Кула и бросила его ему, не касаясь рукояти темного меча. Она не хотела, чтобы Кул знал, почему она переспала с ним, пока не узнает, что семя было посеяно.
— Фаэриммы, — ответила Такари. — Они прорвали мифал.
Где-то в Дворце Высочайшего висел Галаэрон, закутанный в бархатную мглу, неподвижный, способный дышать и кричать, но не более того. Голоса шадоваров шипели в далеком мраке. Тень просачивалась в его поры, проникая в него с каждым вдохом, сомнение, подозрение и гнев неуклонно омрачали его сердце. Как долго он там пробыл, сказать было невозможно. Никто никогда не приходил, чтобы накормить его, или дать ему воды, или позаботиться о его сломанной руке, или даже спросить, готов ли он сотрудничать, но он, казалось, никогда не испытывал голода или жажды, или потребности ответить на зов природы. Он висел там, подвешенный в этом мгновении, пульсирующем, наполненном болью мгновении без начала и конца, без какого-либо предела. Галаэрону казалось, что мифаллар должен был быть уничтожен задолго до этого, что Избранные должны были найти его, разорвать на части и привести Шейд, к падению в пустыню. Может быть, так оно и было. Пойманный в ловушку, каким бы он ни казался в одно мгновение, откуда ему знать? Или, может быть, он был там всего мгновение. Может быть, все его мысли с тех пор, как Теламонт повесил его там, промелькнули в его голове в одно мгновение, и Хелбен и другие все еще ждали своего шанса сбежать в город. Или, возможно, Избранные покинули его, где бы он ни был, довольные тем, что тень внутри него никогда не сбежит, чтобы накрыть Фаэрун. Это было бы очень похоже на них: пожертвовать одним человеком ради многих-до тех пор, пока этот человек не был одним из них. Галаэрон вспомнил о своем пленении и вспомнил, как быстро они покинули караван, как ловко они устроили все так, что никто из
